Александр Трапезников - Подари мне жизнь Страница 29

— А мы не муж и жена, — ляпнул Костя.

Сотрудница совсем развеселилась. Наверное, она еще никогда не видела столь бестолкового эмигранта.

— Константин Петрович, чего же вы мне тогда вообще мозги пудрите? — сказала она.

— Но у нас общий ребенок!

— Ну и что? Это не аргумент. Может быть, у вас в каждом крупном городе, областном центре, районной управе и поселковом совете по ребенку? Россия велика, всех ваших детей мы в Израиль вывезти не можем.

— А всех и не надо, — сказал Костя. — Нужно здесь кого-то на рассаду оставить.

— А кстати, какова действительно реальная цель вашей просьбы о выезде? — подозрительно спросила сотрудница.

— Прильнуть к Стене Плача, — угрюмо отозвался Костя, поднялся со стула. — Ладно, зайду в другой раз. Когда найду справку, что моему дедушке делал обрезание сам Лев Давидович Троцкий.

— Ищите, — улыбнулась сотрудница и повесила трубку.

Константин был зол на себя, на нее, на очередь, продолжавшую мокнуть под дождем, на погоду и на сырые сигареты в руке. Он встряхнулся, как большой пес, и побежал к телефонному аппарату. Набрал номер Людмилы Марковой. Стрелки часов показывали половину седьмого.

— Весь день тут проторчал и все без толку! — сердито пробормотал Костя. — Легче в космос слетать.

После долгих гудков, когда он уже почти потерял надежду услышать ее голос, трубку наконец-то сняли. Это была она.

— Людмила Максимовна, — быстро заговорил Костя, — я — тот, кого вы везли сегодня на своем «опеле». Помните?

— Можно ли забыть? — ответила она и, кажется, даже засмеялась. — Так мы идем в японский ресторан? Я готова. Кстати, как вас зовут?

— Костя. Слушайте меня внимательно. Ресторан отменяется. Я тут промок до последней нитки. Просто бери, скручивай и выжимай.

— И вы хотите, чтобы этим занялась я? Забавно, конечно, но я не стиральная машина.

— Нет, хотя в принципе я не против. Но у меня сейчас другое предложение. Можно к вам приехать и посушиться?

— Что-что? — не расслышала старший экономист.

— Ну, обсохнуть, посидеть под феном или вентилятором, просушить где-нибудь на печке брюки?

В трубке наступило молчание.

— Однако… — промолвила наконец Людмила. — Я еще никогда не встречала в своей жизни таких типов.

— И уверяю вас, больше не встретите, — подсказал Костя. — Можете ли вы напоить меня хотя бы горячим чаем с лимоном? А то я действительно простыну.

И вновь в трубке возникла пауза.

— Я вас очень прошу, — добавил Костя. — Мне идти некуда.

— Записывайте адрес, — сказала Людмила. — Чувствую, вы все равно не отстанете.

— Вот уж это точно! — обрадовался он.

Глава пятнадцатая

Скоротечный брак

Вот и прошел еще один месяц, принесший новые тревоги и заботы, надежды и свершения. Облетели на московских газонах желтые одуванчики, отшелестела на деревьях яркая зеленая листва, покрылась увядающими трещинками и осенними акварельными красками. Но не отшумели бушующие в сердцах людей страсти и порывы, желания и помыслы. Что же изменилось за это время в судьбе милых душе автора героев? И тех, кто даже совсем не мил, а, напротив, противен, но все же совершенно необходим в дальнейшем повествовании?.. А вот что.

Антошка, слава Богу, неожиданно для всех стал поправляться. Конечно, речи о том, чтобы его выписать из больницы, не было. Но он стал более весел, подвижен, ел с аппетитом. Вполне возможно, что произошло это не от дорогих лекарств и не стараниями врачей, а от ежедневных молитв глухой бабушки, которая постоянно ходила в церковь и ставила свечки святым целителям Пантелеймону, Косьме и Дамиану, Параскеве и Матроне. Так или иначе, но доктор Папондопулос Вильгельм Мордехаевич недоуменно разводил руками и шептал себе под нос: «Странно, очень странно… как бы это не явилось вспышкой перед новым кризисным обострением!» Ольга же была счастлива. Беременность ее протекала нормально, лицо оставалось свежим и красивым, душа спокойной. Главное, думала она, чтобы так все шло и дальше, без лишних эксцессов. А когда подойдет время родов, Антошке сделают пересадку костного мозга от его братика или сестрички. Надеялась на благополучный исход и мать, Наталья Викторовна. Она уже тайком закупала всякие там распашонки и чепчики, показывая их только Вольдемару, путевому обходчику, за которого все же решила выйти замуж в конце зимы. По ее настоянию он отпустил бороду лопатой и стал очень похож на Льва Толстого перед уходом из Ясной Поляной. Когда ему впрямую говорили об этом, Вольдемар скромно отвечал: «Ну, бороду-то можно сбрить, а вот ум куда денешь?»

Константин тем временем все же «проворачивал» запасной вариант, собирал необходимые документы для оформления выезда в Израиль. Он рылся в семейных архивах, письмах, фотографиях, торчал даже в библиотеках, прослеживая свою родословную. И обнаружил то, что повергло его в очередной шок. Беда, когда начнешь копать слишком глубоко, обнаружишь такие залежи, что мало не покажется. Но о своем генеалогическом открытии Костя решил пока промолчать. В конце концов, сначала надо определиться с выездом, иметь возможность бесплатно прооперировать малыша. Работал в этом направлении и Джойстик, связываясь с израильскими клиниками и детскими медицинскими центрами через Интернет. Они теперь часто виделись и обменивались информацией. Джойстик даже порой оставался ночевать в квартире Елизаветы Сергеевны, споря с ней на острую тему, кто же все-таки губит Россию — сами русские, евреи или негры? — и решая за шахматами с Петром Давидовичем все тот же пресловутый «еврейский вопрос»… Пожалуй, самым приятным в этом месяце было то, что Константин, к своему удивлению, неожиданно блестяще сдал вступительные экзамены на заочное отделение в менделеевский. Он отпраздновал это событие на снимаемой им квартире вместе с Ритой. Больше никого не было. Ночь прошла бурно и страстно. А утром Константин вдруг сорвался, что-то наплел и отправился к золотоволосой Людмиле Марковой, старшему экономисту банка «Инвест-сталь», с которой складывались пока отношения странные и запутанные, но магнетически привлекательные.

Надо еще сказать, что Константин уже вторую неделю работал у фармакологического магната Вячеслава Мироновича Мамлюкова, в должности стажера-менеджера. Проходил курс обучения, вникал в дело, учился рекламным трюкам, а больше присматривался, помятуя о наказе главврача Геннадия Васильевича Красноперова. Он был осторожен и внимателен, вежлив и простодушен, но все замечал и фиксировал, а свои аналитические выкладки передавал Красноперову. Но правда, пока он лишь блуждал в потемках этой огромной фармацевтической империи. Сам же Мамлюков через своих осведомителей проверял Константина, степень его преданности, определяя для себя его дальнейшую судьбу.

На прежнем месте работы произошли некоторые подвижки. Реаниматор Петр Петрович стал заместителем главного врача; Митя (не прекращая писать роман) — старшим санитаром; Климакович уволился и также подал документы на выезд в Израиль: Катя забеременела, но сделала аборт… Для Каргополова приближался депутатский сезон, он активно лоббировал интересы Мамлюкова и в то же время страшно тосковал по пропавшей Рите, не забывая при этом потеть в бане с девушками и видеть сексуальные сны. Светлана Викторовна твердо намеревалась с ним разводиться — лишь только грозные государственные органы крепкой рукой возьмут его за жабры. Но то ли жабры были слишком скользкие, то ли органы эти ослабели и подобрели, то ли руки их брались не за то, что нужно, но только процветание Каргополова продолжалось.

Психотерапевт Леонид Максимович по-прежнему звонил и встречался с Ольгой, лечил Каргополова и Мамлюкова, разрабатывал свои многоуровневые планы, касающиеся их всех. Данила Маркелович Жаков после триумфальной выставки, репортажа по телевидению и статей в прессе стал еще более знаменит; его теперь называли не иначе как «наш русский самородок». Он даже смотался на пару недель в Нью-Йорк и Лондон, где также произвел весьма шумный фурор. При этом его, разумеется, с обоих боков охраняли два цепных пса — Лаврик и Гельманд… Получил какой-то венецианский приз и Ритин фотограф в ковбойских сапогах: за несколько шокирующий европейскую публику фотоэтюд под эпатажным названием: «Голубая Луна. Любовь тел после конца света». На вручении приза он изменил своим правилам и впервые снял сапоги. Чем привел публику в еще больший шок, и она поспешила из зала, затыкая платками утонченные европейские носы… На горизонте, словно багряное зарево, в конце месяца стал появляться Ренат. Его видели в некоторых публичных местах, в банке, ночном клубе, в «Президент-отеле». Он постепенно возвращал свои позиции в авиабизнесе. Но с Ольгой пока не связывался. Осталось лишь добавить, что все это время несчастные по своей сути отморозки, коим и имени-то нет, а просто клички — «хряк», «комод» и «гиена», — продолжали безуспешно искать и караулить Константина…