Ирина Степановская - Тем, кто не любит Страница 29

– Черт бы побрал этот дождь! – сказала она по-русски, ни к кому не обращаясь.

Для Серова это высказывание на родном языке было неожиданно.

– Позвольте помочь?

Она посмотрела недоверчиво.

– Вы кто?

– Я – Серов. Вчера прилетел из Москвы. Сегодня пришел на работу. Я – офтальмолог.

Она не удивилась.

– Ну, значит, будете здесь седьмым. Нас, русских, в университете до вашего приезда было шестеро. Правда, я скоро уезжаю.

Пока он держал ее под руку, она вылила воду из второй туфли и отстранилась.

– У меня в одиннадцать лекция. – Она оглядела его совершенно сухую рубашку. – Вижу, вы успели прибыть до дождя. Позвольте дать вам совет: заведите себе гардероб на смену. Ливни здесь начинаются внезапно. Словно кто-то выливает на голову бочку с водой. Удачи! – И она пошла по коридору – облепленная от горла до колен мокрым платьем. Какая-то невозможно одинокая, тонкая, но вместе с тем и решительная. Он посмотрел, как она осторожно ступает по каменному полу на высоких тонких шпильках.

– А вы какой предмет читаете? – крикнул он вслед.

– Иммунологию, – она слегка обернулась и пошла дальше, махнув рукой.

Тут пришел человек, которого ждал Серов, и повел его знакомиться с университетом. Глазная клиника была оснащена исключительно хорошо. Контракт был подписан еще в Москве. Шеф медицинского факультета в короткой беседе из вежливости спросил, какие еще научные направления, кроме офтальмологии, составляют область его интересов. Серов назвал физику, биологию, хирургию и, неожиданно для себя, иммунологию.

– О! – вежливо произнес его низенький моложавый, хотя и седой уже, собеседник. – Доктор Нечаева, специалист в области иммунологии, ваша соотечественница.

Серов только кивнул.

Преподаватели в университете были в основном иностранцы. Химик был чех, биолог – немец. Наши врачи – акушер, педиатр и инфекционист. Еще русские читали здесь общую патологию и биохимию. Доктор Нечаева среди них являлась единственной женщиной. Жили все при посольстве, в доме для специалистов. Среди жильцов были не только университетские специалисты, но и инженеры-строители, химики-технологи и даже один неизвестно как затесавшийся режиссер. Черт его знает, как он попал в Лаос, но работал он здесь над Ибсеном и Брехтом, в то время как на родине, кроме детских спектаклей про ежика и лису, ставить ему ничего не разрешали. Собственно, делать детские спектакли он и приехал в Лаос, а уж потом развернулся, пользуясь случившейся в это время на родине неразберихой. У каждого специалиста была небольшая квартирка – комната, спальня, кухонька и совмещенный санузел. Семейным людям квартирки выделили побольше. Наташа Нечаева жила в крошечной студии. Больше ей и не требовалось, а эта была – то, что надо.

По выходным дням Наташа любила ходить на базар, хотя открыто покупать что-либо за пределами посольского магазина было не принято, все экономили на чем только могли, чтобы привезти домой побольше денег. Но она от прогулок по настоящему экзотическому базару получала эстетическое удовольствие и не могла от этого отказаться. Знакомым же Наталья говорила, что просто ходит гулять. Любопытные жены специалистов имели обыкновение обо всем судачить, придирчиво рассматривать покупки. Наташа свои небольшие приобретения предпочитала не показывать.

Когда Наталья шла между разноцветных базарных рядов, ей казалось, что она путешествует по страницам восточных сказок. Она не чувствовала себя их героиней, но что-то от наблюдательной сказочной феи в ней было. С детства усвоив, что неприлично трогать предметы руками, она не дотрагивалась ни до чего, а просто медленно плыла вдоль рядов, смотрела во все глаза на диковинные фрукты, яркие цветы, плоские пресные лепешки, горы риса невиданных ранее форм и оттенков, на странные, приторные на вкус сладости, которые ей не очень-то даже хотелось и пробовать. От обилия запахов и красок у нее иногда кружилась голова. Но ощущение это было приятно, как после шампанского.

Целенаправленно она посещала рыбные ряды. Пучеглазые морские чудища, огромные моллюски, осьминоги, лангусты поражали ее воображение. Наташа брала с собой немного кипов, лаосских денег, и покупала на них три или четыре раковины своих любимых морских гребешков. Довольно тяжелые, они приятно холодили ей руку. Для вскрытия раковин она купила специальный костяной нож, хотя открыть их можно было и вилкой. Ей хотелось оставить нож на память, и она действительно привезла его в Россию. Моллюсков она варила у себя на кухне в специальном рассоле по местному рецепту – на рынке не ела, но дома съедала их с наслаждением, запивая «Совиньоном». Вино было из посольского магазина, молдавское. Местную водку типа саке Нечаева не любила.

Расплатой за эти пиршества были тошнота и боли в желудке плюс ощущение преступности содеянного. Случайно вышло, что Серов поселился с Наташей на одном этаже. Она узнала о нем, что он из Москвы, что женат, что имеет ребенка, что он хороший офтальмолог. Домой она приходила поздно. В свою жизнь никого не впускала. Отличная университетская библиотека с последними книгами и журналами со всего света, тишина, кондиционеры, отсутствие мух – она использовала каждый час для работы. Она уже тогда стала собирать материал для докторской диссертации и одновременно готовила учебник-практикум для лаосских студентов. Через пару месяцев у нее заканчивался контракт, и, несмотря на предложение администрации его продлить, она хотела уехать домой.

В родном институте ей стало тесно. Заведующий кафедрой иммунологии, на которой Наташа работала, к этому времени достиг уже пенсионного возраста и всерьез опасался конкуренции с ее стороны, поэтому ее продвижение он сознательно затягивал. Коллеги считали ее выскочкой и тоже не поддерживали. Кроме того, финансирование науки становилось все хуже, и единственным выходом для себя Наташа посчитала уехать до поры до времени работать за границу. Теперь же, когда цель была достигнута – она заработала деньги и получила некий статус, который негласно присваивался специалистам, работавшим за рубежом, – Нечаева рвалась домой и одновременно собиралась переехать в столицу. Ей нужен был научный простор. А дочь Катя должна была пойти в школу.

По случаю государственных праздников в посольстве устраивались торжественные собрания на манер посиделок в сельском клубе, отличавшиеся только чуть-чуть антуражем – интеллигентной манерой посла говорить да нарядами присутствующих дам. Содержание программы было идентично – сначала минут сорок торжественная часть, потом легкий фуршет или чаепитие за столиками на манер «Голубого огонька». Прошлый раз по случаю празднования Международного женского дня Наташа сказалась больной. Теперь же, на Первое мая, применить этот номер уже не было возможности. Обвинили бы в аполитичности. Поэтому в нарочно, с какой-то глупой иронией, надетом пурпурного оттенка платье и с отвратительным настроением Наталья Васильевна сидела в одиночестве за столиком, придвинутым к стене, из-за чего за ним не было пока других приглашенных. Она обдумывала последнюю главу своего практикума, когда сзади к ней неожиданно подошел Серов. Торжественная часть уж закончилась, был объявлен небольшой перерыв, и девушки-официантки разносили по столам расписные чашки и крупные заварочные чайники с узорами.