Галина Врублевская - Поцелуев мост Страница 29

– Изостудию организовать?

– Нет. Изостудия – это школа для одаренных. А мы, как я говорила, открыты для всех. Каждый взрослый – в душе ребенок. И каждый иногда хотел бы поиграть. Вот мы с Ренатой и придумали…

– Игровые автоматы установить?

– Автоматы?! Ну, Татьяна, скажешь… Ладно, приходи, когда мы игровую комнату для взрослых откроем. Тогда все поймешь.

Ой, Ленка, ты всегда была чудная. А теперь я просто тебя не понимаю. Что за ерунду ты затеяла? Ладно, хватит о галерее. Я тебе еще не говорила? Мне блаженная Ксения, представь себе, помогла. Отправила Веронику в командировку в Америку. Теперь, по крайней мере, недели две от нее отдохну. А заодно Ксения и Шурику зарплату повысила, хоть я ее об этом и не просила.

– Может, Денис ему денег прибавил, а не Ксения?

– У Бога нет иных рук, кроме человеческих. А тебе Ксения помогла?

– Весьма, – неожиданно для себя призналась я.

– Да?! А о чем ты ее просила? Ты мне так и не сказала.

– И сейчас не скажу. – Я тотчас взяла себя в руки.

Рассказывать Татьяне о наших отношениях с Матвеем мне совсем не хотелось. Что-то удерживало от откровенности. И вдруг я поняла что! Я не желала, чтобы Татьяна проговорилась Игорю. Будто подтверждая мое опасение, Татьяна воскликнула:

– Кстати, я Игорехе сказала, что мы видели его благоверную на кладбище, у могилы Ксении. И не одну!

– Зачем, Таня?

– Игорь должен знать все о похождениях жены.

– И что? Он поблагодарил тебя? Татьяна смущенно буркнула:

– От вас дождешься благодарности.

– От нас?

– Пошли-ка лучше в зал, там какое-то веселье затеяли. Слышишь, хохочут? – Татьяна выглянула в приоткрытую дверь, обернулась и поманила меня рукой: – Смотри-ка, они чучело нашего толстого политикана обстреливают банками сгущенки! Вот умора!

– И смотреть не хочу. Но боюсь, как бы они окно не разбили.

Звон стекла подтвердил мои наихудшие опасения.

Вскоре Татьяна ушла, забыв на столе вожделенные банки сгущенки, ради которых явилась на это сборище.

Толик свое обещание о гарантиях сдержал. На следующий день после бурного собрания разбитое стекло заменили на новое, а зал тщательно вымели и вымыли. Правду сказать, манеры и поведение Толика резко менялись в зависимости от ситуации. То это был почтительный молодой человек – такие особенно нравятся старушкам. То прямо-таки разбойник с большой дороги. Однако и образ Робин Гуда, предъявленный Толиком в нынешнюю избирательную кампанию, ему не помог. В Думу наш сосед-громовержец не прошел, и это его заметно огорчило. Однако был повод и для радости. Более именитые люди партии, к которой он принадлежал, оказались в Думе, составив там заметную фракцию. А потому нормалисты затеяли праздник. Мы, как соседи, были приглашены на банкет. Я идти не хотела. Что общего между ними и нами? Но Гальчик меня пристыдила. Сказала, что я призываю к терпимости, возмущаюсь, когда нормалисты отвергают наш подход к изобразительному искусству, а сама не хочу подробнее вникнуть в их идеалы.

– Даже врага рекомендуется знать в лицо, а нормалисты нам не враги, а соседи. А если брать их по отдельности, а не скопом, то и вовсе приятные люди. Или Матвей вам тоже неприятен? – Гальчик заговорщически улыбнулась.

Выходит, моя тайна – уже не тайна. Да и трудно нам с Матвеем скрывать сияние глаз при виде друг друга. И Матвей – не такой, как другие нормалисты, как его начальник. Матвею наплевать на политические страсти, на идеи нормалистов. Он просто работник в их обществе, и не более. Но Ренату мне уговорить не удалось. Она не могла простить нормалистам вандализма с ее скульптурой.

Я чувствовала себя на вечеринке белой вороной. Во-первых, все женщины, кроме меня, пришли в юбках и платьях. В брюках была я одна. Во-вторых, мужчины в неуклюжих костюмах и в одинаковых темных галстуках с самоварчиками смотрелись немного зловеще. Всякое масонство и тайные знаки пугают. Кроме того, на столах не было спиртного, и это непривычно для русского застолья. Но, разумеется, стоял пузатый самовар (заполненный квасом), и закуска подавалась традиционная – отварная картошка в мундире, сало, соленые огурцы. Увы, поедалось это все медленно, поскольку «горючего», разжигающего аппетит, не было. Однако безалкогольный стол хоть и скучноват, зато более пристоен.

Гальчик сегодня приоделась в темное платье вроде школьного: закрытый ворот, старушечья длина и почему-то большой золотой крест поверх. Насколько я знала, Гальчик даже не была крещеной, и верующие люди напоказ такие вещи не выставляют. Матвей всегда носил крестик под рубахой. Галя сидела рядом с Толиком Коровцом, и нас разделял только угол стола. Невольно я наблюдала за этой парой. Бедра их были тесно сомкнуты, и время от времени Толик пожимал ей незаметно ручку. С лица Гальчика не сходила счастливая улыбка. Вообще, поскольку Толик и Гальчик сидели на торце стола, они казались парой новобрачных. Я шепотом поделилась наблюдением с Матвеем, сидящим рядом со мной.

– Естественно. Они последнее время неразлучны. А ты не знала?

– Ты серьезно? – воскликнула я.

Меня зацепило, что Гальчик, всегда откровенная со мной, на этот раз утаила столь значимое событие в ее жизни.

Гальчик обернулась в нашу сторону, и мы замолчали. Удовлетворила свое любопытство я только в середине вечера. Начались танцы (Матвей опять заправлял музыкальным меню), и я подошла к нему.

– Откуда ты знаешь о Гальчике? Тебе Толик что-нибудь говорил?

– Конечно нет. Они часто в его кабинете запираются, и оттуда доносятся очень откровенные звуки: стоны, вздохи, смешочки…

– А я замечала, что Гальчик поддерживает нашего соседа в разных его затеях, но не думала, что и в личном плане…

– Дело молодое! Чего ты хочешь? А в уставе нормалистов записано, что каждый член организации и даже работник, достигший тридцати лет, должен быть женатым.

– Как же они тебя приняли?

– Я на всякий случай сказал, что женат.

– Они тебе на слово поверили?

– У них выхода не было. Где еще на такую мизерную ставку они работника найдут?

– Так переходи ко мне, Матвей. Работа и для тебя найдется.

– Я бы согласился. И помочь тебе во всем рад, но сейчас не могу планы строить.

– А что так? Коровец не отпустит?

– Дело не в Толике. Причина личная и очень скверная, скажу тебе.

– В чем дело, Матюша?

Я встревожилась. За последний месяц Матвей сумел стать мне близким и родным человеком. Я даже предложила перебраться ко мне, но он не соглашался. Да и Ренате пока деваться некуда.

– Здесь не место для серьезного разговора, – отозвался Матвей, сменив пластинку на старом патефоне.

И где только нормалисты откопали этот ископаемый агрегат! Затем зазвучал вальс, и Матвей пригласил меня на танец.