Эмили Гиффин - Суть дела Страница 29

Она продолжает:

— Я знаю, мне следовало подредактировать эссе Декси... Но в глубине души я знала, что «Спенс» все равно нам не подходит. Поэтому и не стала суетиться...

Я интересуюсь почему, так как меня всегда интригуют подробности их жизни в Нью-Йорке, настолько отличающейся от моих воспоминаний о Манхэттене времен моей бездетности.

— О, не знаю, — отвечает она и медлит, прежде чем взяться за розовый кашемировый свитерок с пришитыми по краю выреза крохотными помпонами. Все вещи Джулии и Сары, изысканные и девчоночьи, разительно отличаются от гардероба самой Рэйчел — джинсы, уютные свитера коричневых оттенков и длинные, роскошные шарфы, которые она дважды оборачивает вокруг шеи, даже летом. — Да просто наслушалась стереотипных характеристик о каждой школе... «Чапин» предпочитает светлокожих, богатых, «белую кость»... В «Спенсе» полно богатых, имеющих связи в обществе девочек. Или, в интерпретации ненавистников, избалованных, шлюх-материалисток... а Декс, когда нам отказали... — Она улыбается, а затем, подражая его низкому голосу, произносит: — Как они посмели отвергнуть наше кареглазое чудо!»

Я смеюсь над своим братом, а потом интересуюсь репутацией «Брерли» — школы для девочек в Аппер-Хилл-Сайде, в которой учатся Сара и Джулия.

— М-м-м... Дай-ка подумать... Я бы сказала — неряхи-интеллектуалки, — говорит Рэйчел.

— Ты нисколько не похожа на неряху, — возражаю я, указывая на идеальные стопки одежды, которые она укладывает в холщовые сумки дочерей от «Эл-Эл-Бин».

Она смеется и спрашивает:

— Итак, «Лонгмер» по-прежнему возглавляет твой список школ для Руби?

Я киваю; на меня производит впечатление, что она помнит название бостонской школы, но еще больше удивляет ее следующий вопрос:

— Это туда ходят дочери Эйприл, да?

— Да... Что в данный момент говорит не в ее пользу для Ника, — замечаю я и рассказываю целиком историю пациента Ника. — Он хочет избежать всякой огласки... Или хотя бы нейтрализовать тех, кого считает сующимися не в свои дела бездельницами, мнящими себя героинями драмы.

— Сующиеся не в свои дела бездельницы, мнящие себя героинями драмы, есть повсюду, — говорит Рэйчел. — В частных школах, в государственных школах. На Манхэттене, на Среднем Западе. Они — неизбежное зло.

— Я понимаю, но объясни это Нику. В последнее время ему ничего нельзя сказать.

Едва эти слова произнесены, как я сожалею о них, так как чувствую себя предательницей, выпалив их в разговоре с Рэйчел, которая никогда слова дурного о муже не скажет, а кроме того, моя зревшая в отношении мужа критика обрела форму.

Рэйчел сочувственно смотрит на меня, отчего я острее ощущаю свою вину.

— Ничего нельзя сказать по поводу чего? — уточняет она.

— О, не знаю, — иду я на попятную. — Я понимаю, что у него другое происхождение. Я прекрасно вижу, что Эйприл, Роми и всем в их клике следует оставить эту женщину и ее ребенка в покое. Я так и сказала Эйприл, а подобные вещи нелегко говорить подруге.

— Я представляю, — кивает Рэйчел.

— Но Ник воспринимает это крайне обостренно. Ты же знаешь, каким он может быть. «Уверенный в собственном превосходстве» — не совсем те слова...

— Прямолинейный? Суровый? — подсказывает она.

— Ну да, пожалуй, так. Он всегда был суровым, — говорю я, вдруг понимая, как трудно характеризовать самых близких тебе людей, потому, возможно, что тебе известны все их сложности и противоречия. — Но дело не только в том, что он не переносит фривольность, распускание сплетен, журналы про знаменитостей, неумеренное пьянство и траты.

Рэйчел нерешительно кивает, следуя по тонкой линии, отделяющей поддержку моей позиции от очернения Ника.

— Я понимаю: послушать меня — так у него совсем нет чувства юмора...

— Нет-нет. Ничего подобного. Послушай... я знаю Ника. Я его понимаю. У него отличное чувство юмора, — говорит она.

— Верно. Просто в последнее время он кажется более замкнутым. Не хочет встречаться с друзьями... А что касается воспитания детей, то он или отец «оставьте меня в покое», или мистер Придира... Но, может, я это только сейчас стала замечать... — задумчиво произношу я, вспоминая последний разговор с матерью, и застенчиво посвящаю Рэйчел в некоторые неприятные подробности.

— Ну, Барби — циник. К ней надо относиться скептически, — говорит она. — Ты знаешь, что она недавно мне сказала? В присутствии девочек?

— Что? — спрашиваю я, качая головой в ожидании,

— Она заявила, что замужество — это как посещение ресторана с подругами. Ты заказываешь, что тебе нравится, а когда видишь блюдо, которое принесли подруге, и сама желаешь попробовать то же самое.

Я смеюсь, уронив голову на руки.

— Жестоко.

— Знаю. Она заставила меня почувствовать себя большой свиной отбивной, которую Декс может отослать назад на кухню.

— А как тебе вот это? Увидев недавно, как Ник открывает для меня дверцу автомобиля, она выдала следующий перл: «Когда мужчина открывает дверцу своей машины для жены, можешь быть уверена в одном — или автомобиль новый, или жена».

Рэйчел смеется, а затем спрашивает:

— И как? Автомобиль новый?

— К сожалению, да. Только что с конвейера... Поэтому в любом случае я никогда не признаюсь ей, что уход с работы не стал в итоге панацеей, на которую я надеялась. Я чувствуя себя вымотанной и измученной... и все равно не хватает времени на детей... Вообще ни на что, честно говоря.

— Ну да, и ты чувствуешь себя еще более виноватой, верно? Что ты не мама-волшебница?

— Но ты-то такая, — с упреком говорю я.

— Нет, не такая, — возражает Рэйчел. — Не помню, когда в последний раз я садилась порисовать или порукодельничать с девочками. Дома ты, теоретически, имеешь намного больше времени, но заполняешь его мелочами, которых каким-то образом избегала, когда работала.

— Да! — снова восклицаю я, испытывая громадное облегчение, так как нет ничего безысходнее мыслей, будто ты одна ощущаешь себя определенным образом, особенно в вопросах материнства, и успокоить может только знание, что ты не одна такая. — Точно. У меня такое чувство, будто мне нужна жена... Кто-то для осуществления классных мероприятий и...

— Выполнения всех поручений, — подсказывает Рэйчел.

— И покупки подарков.

— И заворачивания их.

— И написания благодарственных записок.

— И составления фотоальбомов, — говорит Рэйчел, закатывая глаза. — Прошло уже два года, а я застряла на середине младенческого альбома Джулии.

— Черт, забудь про альбомы. Кто бы мне наснимал эти самые фотографии, — жалуюсь я, вспоминая, как недавно сказала Нику, что, случись со мной беда, у детей не будет даже фотографии их матери. Он велел мне не сходить с ума, схватил фотокамеру и щелкнул меня с темными кругами под глазами и с намазанным клерасилом огромным прыщом на подбородке. Снимок этот я позже удалила, содрогаясь при мысли, что меня могут запомнить в таком жутком виде. Или, еще хуже, увидит другая женщина, вторая жена Ника, единственная мать, которую будут знать мои дети.