Биверли Бирн - Огненные птицы Страница 29

– У тебя появилось недурное занятие, как я вижу, – однажды вечером поинтересовался Энди.

Они сидели в столовой у Лили и поедали суфле из шпината.

– Исключительно недурное, – не стала скрывать Лили, – никогда не думала, что тратить чужие деньги так интересно.

– Причем во славу этой мадемуазель Оуэнс, – он усмехнулся. – И за этими всеми новыми заботами тебе и в голову не приходило, что ответа от твоей матушки так и нет.

– Ты имеешь в виду, о моем отце?

– Да. Вопрос: сможем ли мы когда-нибудь встретиться с этим таинственным Гарри Крамером.

– Это мы явно не сможем, ибо его нет на свете.

Энди смотрел в сторону.

– Может и нет. Послушай, милая, а тебе не приходило в голову, что он мог и не умирать? Может быть, именно поэтому твоя мать так упирается? Возможно, что он жив и здоров до сих пор.

Лили признала, что такой поворот дела менял все в корне.

– Нет, – сказала она, помолчав. – Не могу объяснить тебе, отчего у меня такая уверенность. Плохо, что ты незнаком с моей матерью. Ирэн – честнейший человек. Она понятия не имеет, что такое солгать. И будь у меня где-нибудь на этом свете живой отец, она ни за что не стала бы скрывать это от меня. Я себе представить не могу ту причину, по которой она могла бы от этого уклониться.

– Ну тогда объясни, почему она не желает отвечать на твои письма?

– На письма-то она отвечает, а вот на вопросы, которые я задаю – нет.

Энди нетерпеливо заерзал.

– Ну и что ты собираешься делать со всем этим?

Поднявшись из-за стола, Лили принялась убирать посуду.

– Ничего. Во всяком случае, не то, что ты думаешь. Все конфронтации между мною и моей матерью когда-либо возникавшие, были похожи друг на друга по причине того, что и она, и я одинаково упрямые.

– Значит, ты собираешься просто-напросто оставить все поиски?

Она остановилась и посмотрела на него, так и не поставив в мойку стопку грязных тарелок.

– А ты этого не хочешь? Энди, может у тебя есть какие-то свои тайные помыслы, как-то с этим связанные, о которых я ничего не знаю?

Он отводил взгляд.

– Не будь глупышкой. Просто я считаю, что ты имеешь право знать о своем отце все.

– Хорошо. Я тоже так считаю. Значит, предпримем еще одну попытку. Что ты сможешь предложить?

Он принес и поставил на стол кофейник и две кружки.

– Я должен еще подумать. И я скажу тебе, если у меня появится какая-нибудь идея. Бог знает, когда это произойдет.

От него не ушло выражение отчаянья на ее лице.

– Послушай, извини меня. Я не собирался тебя расстраивать. Ну, постарайся себя убедить, будто я ничего не говорил. Я не хотел испортить то хорошее настроение, которое появилось у тебя от забот, связанных с жилищем Рут. Мне нравится видеть тебя ожившей.

А ей нравилось чувствовать себя таковой.

Прошел месяц с тех пор, как Лили начала заниматься жилищем Рут. Однажды, придя вечером домой, она обнаружила на полу прихожей конверт, подсунутый под дверь. Ее пальцы плохо слушались, когда она поднимала его. Конверт и способ, каким он попал к ней в квартиру, был чем-то нелепым, странным. Ну кто, скажите на милость, мог послать ей письмо таким образом, кроме Энди? С другой стороны, если это сделал Энди, то к чему эти страхи?

Она не стала распечатывать письмо тотчас же. Она прошла с ним в руке в свою гостиную, уселась на синюю софу, сняла спортивные тапочки и носки и принялась растирать натруженные ступни. Весь день ей пришлось простоять на ногах, и они побаливали. Как побаливала спина и затылок. Если мастера брали невысокую плату за свою работу, это обычно означало, что они являлись без помощников. И Лили приходилось выполнять большую часть всех работ типа «принеси», «подержи», «убери». Лили чувствовала себя уставшей.

Она понимала, что обманывает саму себя. Конверт, на котором стояло ее имя, лежал тут же на софе, но она не могла решиться открыть его и прочитать письмо. Чего она боялась? Отчего этот холод в животе? Лили заставила себя посмотреть правде в глаза. Оказывается, боялась она новых тенденций в их отношениях с Энди. Особенно сильно она почувствовала это в последние дни. Ей казалось, что Энди все больше и больше отдаляется от нее.

Нет, все оставалось как и раньше. Он по-прежнему постоянно бывал здесь: они ели вместе, спали вместе, любили друг друга, смеялись. Словом, все выглядело так, как и на протяжении пяти последних месяцев. Но, тем не менее, все было по-иному. Энди казался ей постоянно чем-то озабоченным, отсутствующим. Тем более, что и она в последнее время была так поглощена этим проектом Рут Оуэнс, что не могла с прежним вниманием следить за переменами в его поведении.

Может быть, она прилагала слишком мало усилий к тому, чтобы он оставался доволен ею? Или она иногда бывала чересчур усталой и забывчивой?

Тем временем Энди завершил работу над своей повестью, и ему не давала покоя мысль, что будет с книгой, когда она окажется в руках издателей.

– Они ведь прикончат ее, прежде чем она выйдет в свет, – без конца сетовал он.

Ей бы следовало проявить здесь участие, посочувствовать ему, поговорить с ним, попытаться облегчить его страдания, развеять его опасения. Но слишком уж она уставала в эти дни и никак не могла отозваться.

Дрожащими руками Лили взяла в руки конверт. А если это прощальное письмо, в котором он заявляет, что не желает быть с ней? Что тогда она станет делать?

– Я умру, – шептали ее губы. – Я ведь так его люблю, – произнесла она, и эти слова отдавались эхом в пустой квартире.

Конверт, оказывается, заклеен не был, лишь язычок его просунут внутрь. Глубоко вздохнув, как будто собираясь прыгнуть в воду с высокой вышки, Лили открыла его и вытащила один-единственный листок, сложенный как письмо. «Боже милостивый, не позволь ему оставить меня», – молилась она про себя. Совсем как тогда, когда была еще девочкой, умоляла всевышнего не допустить провала на контрольной по истории… Лили развернула листок. Это были всего лишь четыре строчки: «Дорогая крошка! Произошло нечто, что заставило меня срочно отправиться в Испанию. Ненадолго. Я думаю, что это не продлится дольше трех недель. Оттуда я пришлю тебе открытку и, как приеду, сразу позвоню. Так что не волнуйся, все будет хорошо».

Она скомкала бумажку в руках и заплакала, испытывая с одной стороны облегчение от того, что он ее не бросил, а с другой – печаль от перспективы не видеть его так долго.

В этот вечер она разожгла камин, чтобы его огонь хоть как-то скрасил ее одиночество. Угли в нем накалились, и их розовый свет освещал стены комнаты. «Испания, – подумала она, засыпая на своей узенькой кроватке. – А почему в Испанию? Странно, он никогда не собирался туда, во всяком случае, ничего не говорил, но ведь Мендоза – разве не испанское имя?»