Авраам Иехошуа - Любовник Страница 29

— Что, неужели тебе так уж холодно? — спрашиваю я его, сердясь.

— Немного, — отвечает он.

— Тогда разденься, пожалуйста, нельзя же сидеть так в классе.

Он выпрямляется, начинает стягивать с себя пальто, шапку, сворачивает шарф, снимает перчатки, свитер, расстегивает рубашку, снимает ее, садится и стаскивает ботинки, носки, идет и встает в одном из углов около маленькой кучки песку, спускает брюки, снимает майку, трусы с таким безразличием, даже не краснеет. Теперь он стоит там, в углу, совершенно голый, толстенький, с телом мраморной белизны, даже не прикрывает свой член, который болтается свободно, член взрослеющего юноши. А у меня прерывается дыхание, смесь отвращения и дикого желания, но я ничего не говорю, перелистываю лежащие передо мной записи. Он проходит мимо меня, выходит из комнаты. Идет медленно, плечи его опущены, бедра раскачиваются. Я хочу сказать ему: «Иди сюда», но остаюсь в классе, он сейчас совершенно пуст в свете этих странных сумерек.

3

Ведуча

Но какой это зверь, неизвестно. Кролик лягушка старая птица? Может быть, что-то большое — корова или горилла. Еще не решили. Зверь вообще, зверь зверей печальное чудовище лежит под одеялом согревается в большой кровати трется телом о смятую простыню язык его двигается все время, облизывает нос подушку глаза бегают по сторонам. Непрерывно думает животное о еде и воде, которые оно будет есть и пить, о еде и воде, которые оно ело и пило, и тонко повизгивает. Приходят поднимают одеяло уговаривают зверя встать сажают его на стул моют его кожу тряпочкой подставляют ему горшок приносят тарелку с кашей берут ложку и кормят.

Ночь. Темно. Зверь нюхает мир, гнилой и сладкий запах мяса. Месяц смотрит в окно и воет зверю. Зверь воет ему в ответ — о… о… ой, хочет вспомнить что-то, чего не знает, и что только кажется ему, и что знает, царапает стену, пробует облупившуюся известку. Приходят успокоить зверя, гладят его по голове, произносят тихо — шш… шш… шш… Зверь замолкает, хочет плакать, но не знает как.

Вокруг яркий свет и голоса. Солнце. Коровник, конюшня, птичник… болтают. Напротив лицо какого-то существа. Существа — не зверя. Существо говорит зверю: «Хочешь, чего хочешь? Хочешь, как хочешь? Почему?» Существо, которое было когда-то. Слабая боль просыпается внутри. Глубоко внутри зверя что-то плывет, такой слабый ветер, дыхание без воздуха, без движения, его душа. Душа существует, не исчезла. Всегда была. Человек, знакомый издалека, что-то говорит. Но что он говорит — что-то неясное. Отчаивается, уходит, оставляет. Зверь начинает понимать с удивлением, что и он тоже человек.

Адам

В сущности, это я нашел его и привел в дом, к Асе. Люди иногда отдают себя в мои руки, я уже обратил на это внимание, приносят мне себя, как бы говоря — возьми меня, и я иногда беру.

Начало прошлого лета, тихие месяцы перед войной. Я все больше отхожу от повседневной работы в гараже, заглядываю по утрам, проверяю, все ли начинает идти в нужном темпе, и через два-три часа сажусь в машину и отправляюсь по магазинам за запасными частями, еду в Тель-Авив, кручусь в агентствах по продаже машин, просматриваю каталоги, заезжаю в другие гаражи, чтобы запастись новыми идеями, возвращаюсь в Хайфу боковыми дорогами, поднимающимися на Кармель, кружусь по лесам, тяну время и прибываю в гараж за час до окончания работы, заставляю вернуться под навесы тех, кто думал, что можно к концу дня пофилонить, велю одному из ребят распаковать купленное мною оборудование, получаю отчет от управляющего, заглядываю в один-два мотора, решаю судьбу машины, разбитой при столкновении, и захожу в контору посидеть с Эрлихом над счетами, подписать чеки, взять ключи от сейфа и услышать от него последние объяснения перед тем, как он уйдет из гаража.

Прежняя страсть подсчитывать выручку, поступившую за день, сменилась в последний год другой — вычислять с помощью карандаша и бумаги общий доход, подводить банковский баланс, просматривать отчеты об акциях, делать оценку предполагаемых прибылей, спокойно наблюдать за своей все увеличивающейся и растущей денежной мощью. Всем этим я занимался, когда вокруг воцарялась полная тишина, когда в гараже уже никого не было, рабочие столы прибраны, пол подметен, подъемники свободны, аккумуляторы замолкли. Сижу в немалом своем царстве, в которое сейчас вошел старый сторож со своей смешной собакой, кривоногой коротышкой, в руках позвякивает большая связка ключей, он закрывает боковые ворота, оставляя открытыми лишь главные — для меня. Потом берет ковш, наливает в него воду, чтобы сварить кофе, и все время посматривает в сторону конторы, стараясь поймать мой взгляд через окошко, чтобы подобострастно поприветствовать меня, и в этот момент через главные ворота медленно въезжает маленькая машина, допотопный «моррис» светло-голубого цвета вкатывается медленно в гараж, без шофера, без звука — фантасмагория какая-то.

Я приподнимаюсь со своего места…

Вот тогда я и увидел его впервые, все еще через окно своей конторы — в белой рубашке, в темных очках, на голове каскетка. Он вошел вслед за своей машиной, которую толкал сзади, как толкают детскую коляску.

Сторож, стоявший в углу около крана, не заметил машины, только собака хрипло залаяла и вразвалку побежала в сторону человека, собираясь наброситься на него. Человек последний раз подтолкнул машину, она проехала еще несколько метров и замерла. Сторож отставил ковшик и припустил за собакой, с ходу раскричавшись: «Гараж закрыт, убери отсюда свою машину!»

Я не отрывал взгляда от «морриса». Очень старая модель, начала пятидесятых годов, а может быть, и того старше. Много лет мне уже не доводилось встречать на дорогах эти прямоугольные маленькие ящики с окнами, похожими на амбразуры. «Неужели такие еще существуют?» — подумал я, но из конторы не вышел.

Тем временем собака успокоилась, найдя себе новое развлечение: обнаружив серую странную ступеньку, тянувшуюся вдоль машины, стала вспрыгивать на нее и соскакивать. И только сторож продолжал кричать на человека, хотя тот даже не пытался спорить, а встал перед машиной и покатил ее обратно, но у него не хватило на это сил, и машина застряла в выбоине посреди гаража.

А сторож все не унимается, ведет себя, словно он хозяин гаража, тогда я наконец встал и вышел из конторы. Собака завиляла хвостом, а сторож пустился в объяснения.

— Что случилось? — обратился я прямо к человеку.

— Ничего серьезного, — начал он объяснять, — просто невозможно завести мотор, не хватает какого-то винтика. — И он подошел к машине поднять капот.