Скажи, что любишь - Маргарита Дюжева Страница 29

Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что намеренно давил на Светлану все это время, ничуть не сомневаясь, что она уступит. Какой смысл упираться, если все равно будет по-моему? И мне даже казалось, что несмотря на настойчивость, я достаточно мягок и деликатен.

Оказывается нет. Я ни черта не умею обращаться с беременными в общем, и с бывшей женой, в особенности. Это вообще другой мир. Квест, к которому я оказался откровенно не готов, и который запорол еще на старте.

Наше с ней прошлое было… натянутым. Мне ее навязали, не оставив выбора, всучили как приз, от которого по мнению родителей, я должен быть в восторге.

— Умница, красавица, выгодная партия. К тому же влюблена в тебя, как кошка, — так мне сказал папаша, поставив перед фактом, что этот брак выгоден нашим семьям, и если я хочу и дальше претендовать на наследство и долю в компании, то придется жениться.

В тот же миг дочь делового партнера превратилась в моих глазах из забавной девчонки в серое пятно и обузу, которую придется терпеть рядом по чужой воле. А когда увидел, как она радуется предстоящему событию, и вовсе стала восприниматься, как нечто чужеродное.

Может, мы бы и могли нормально сосуществовать, притерлись бы со временем и зажили нормально, имея в базе если уж не любовь, то хотя бы дружеские отношения и взаимное уважение, но я намеренно дистанцировался от всего, что с ней связано, вынес ее за границы того, что имеет для меня значение.

Был подчеркнуто вежлив и заботлив в рамках общих представлений о браке, но никогда не давал обещаний или надежд. Не интересовался ей вообще и никак. Не врал. Не играл. Не пытался смягчить горькую пилюлю. Не щадил. Не выбирал ее, если были другие варианты.

Очень быстро Света поняла, что радоваться нечему, и что принц, которого она так жаждала и боготворила, на самом деле циничная сволочь, превыше всего ставящая свое удобство и желания.

Иногда даже кололо где-то глубоко внутри. Особенно когда видел, как в очередной раз разочарованно вытягивается красивое лицо и в глазах появляется горечь разочарования, как вместо открытости проступает холодная броня и равнодушие. Наверное, поэтому и отпустил, хотя предки с обоих сторон были против. Понимал, что сдохнет она рядом со мной, что рано или поздно, наказывая за собственное бессилие, доломаю и даже не замечу этого.

Олень. Благородный. Породистый.

Теперь это благородство вышло боком. Потому что девочка повзрослела, смыла в унитаз раздолбанные в хлам розовые очки и, нахлебалавшись сладкой жизни рядом со мной, совершенно не горит желанием снова окунаться в прелести счастливого замужества.

Раньше против брака был я, теперь – она.

Я ее не устраиваю, как муж. И было бы странно, скажи она обратное, потому что в прошлый раз я знатно прошелся по ее чувствам и обесценил все, что мог.

В другой ситуации над таким виражом можно было бы посмеяться, но сейчас вообще ни хрена не смешно. Потому что это тупик — Свете лучше без меня, а я не могу допустить, чтобы мой сын или дочь были без отца.

Остается только одно. Попытаться наладить контакт со своей бывшей женой.

Прежде чем зайти в палату к бывшей жене, я торможу на пороге. Просто стою и смотрю. На то, как кусает губы, не отрывая грустного взгляда от окна, на трубку капельницы, тянущуюся к правой руке, на живот, рассеянно накрытый подрагивающей ладонью.

На фоне белых простыней и подушек она кажется еще бледнее. Такая одинокая, маленькая и беззащитная, что екает в межреберье, и с дикой ясностью накатывает непривычная мысль, что был сволочью, и тогда, и сейчас. Что она была права, когда говорила, что рядом со мной одиноко и холодно.

Не этого ли я добивался? Этого. Тогда почему сейчас нет удовлетворения, а только горечь разливается по языку, и в груди давит?

Стучу по косяку, обнаруживая свое присутствие. Света даже не смотрит в мою сторону, криво усмехается и тянется за стаканом сока, стоящим на тумбочке:

— Я очень устала, Кирилл. Хочу спать. Еще раз спасибо за помощь, но…

Ноль интереса. Просто ноль и все. Все тщательно убрано за высокую стену, напоказ только реальная усталость. Я сам отучал ее от утомляющих, радужных эмоций в моем присутствии. Вспоминаю, как она смотрела на меня вначале, сравниваю с тем, как реагирует сейчас – небо и земля. Кажется, я и правда хороший управленец, мастерски достигаю любых целей, какими бы дурацкими и жестокими они ни были.

Ходить вокруг да около я не привык. Поэтому подтягиваю стул, сажусь напротив бледной, почти прозрачной жены и твердо произношу:

— Я надолго не задержу. Просто хотел сказать, что был не прав. Я не должен был давить на тебя.

Задумчивый взгляд, который очень сложно прочитать:

— Кирилл, ты болен? Или у меня все настолько плохо, что ты напоследок решил побыть хорошим?

С каким-то неуместным изумлением, понимаю, что мне не верят. Не знаю, чего ждал, но точно не того, что мои решительные слова и признание собственной вины, будут восприняты, как белый шум.

В этой палате мне не верят…или в меня не верят. Хрен разберешь. И я пока не понимаю, как с этим работать.

— Ты знаешь, я привык решать проблемы напором, но…В общем, я хочу все сделать по-человечески. Давай зароем топор войны и попробуем начать нормально общаться, — предлагаю ей мировую.

Понятно, что друзьями мы вряд ли станем, и о беспрекословном доверии тоже речи не идет, но вести себя как взрослые люди, у которых скоро родится ребенок, для начала будет достаточно…

— Точно болен, — ставит стакан обратно, — я с тобой не воевала и воевать не собираюсь. Холодный нейтралитет меня вполне устраивает. Насчет нормального общения – я не против. Сугубо по поводу ребенка, без излишеств, и желательно в строго оговоренные часы, чтобы не доставлять неудобств, и не мешать друг другу жить. Плюс – никакого давления с твоей стороны. Со своей – обещаю лишний раз не отсвечивать и не путаться под ногами.

А девочка действительно выросла…

Несмотря на то, что голос немного подрагивает, Света говорит четко и без сомнений, не ведется на обещания, не юлит.