Александр Трапезников - Подари мне жизнь Страница 3

— Эх, жалко, пиво-то разбилось…

Глава вторая

Победителей не судят, но… любят

Вот уж чего никто не ожидал, так это нагоняя, который получил Константин через два часа от дежурного врача больницы. Тот орал так, будто его резали без наркоза да еще лили раствор соли на открытую рану. Перед ним в приемном покое стояли оба санитара и медсестра. Реаниматор Петр Петрович, уже сменивший окровавленный зеленый халат на свежий белый, сидел в кресле, вытянув ноги и закрыв глаза. В уголке на стульчике пристроился лысоочковый сын дедули и живо наблюдал за происходящим.

— Вы хоть понимаете, что могли убить больного?! — кричал дежурный врач.

— Понимаю, — спокойно отвечал Костя. — Но ведь не убил же?

— Там пять тысяч вольт!

— А он бы быстрее скончался здесь, прямо у вас на глазах, пока вы волынили с оформлением.

— Я действовал по инструкции. Я вторую смену на ногах, а замены нет. И потом, что это вы мне выговариваете? Мальчишка! Поработай с мое. Ты на каком курсе учишься? На втором, на третьем?

— Ни на каком, — пожал плечами Константин. — Только готовлюсь поступать.

— Он столько медицинских книг прочитал, что можно сразу на четвертый принимать, — вставила Катя.

— Ты, Катенька, помолчи, с тобой будет разговор особый, — сказал дежурный врач, окинув взглядом ее длинные ноги и сглотнув слюну.

Сын дедули поднялся со стула и трагически воздел руки:

— О, горе мне, боже мой! — произнес он, как плохой актер. — Подумать только: мой папа находился в руках у неуча! О, горе, горе…

Реаниматор впервые открыл глаза и посмотрел на сынулю.

— Послушайте, — сказал он, — не пилите руками воздух. Горе было бы тогда, если бы этот парень не вмешался, не проявил инициативу. А победителей не судят. Он все делал правильно. Сейчас ваш отец жив и находится под наблюдением. Вам бы радоваться, а не стенать. И ты, Коля, зря завелся. Действительно, почему ты вовремя не оформил больного?

— Сменщик не пришел, — ответил дежурный врач. — А я не обязан по двадцать четыре часа вкалывать. Да еще за такую мизерную зарплату.

Он начал вдруг кружить вокруг Кости и принюхиваться, словно большая рыжая собака. Реаниматор смотрел на него с недоумением.

— Эге! — выдал тот наконец. — А ведь санитар-то пьян! В доску. Водки нажрался, еле на ногах стоит.

— Только пива выпил, — сказал Костя. — А шатает меня от усталости и нервного напряжения.

— Врешь, врешь ведь! — обрадовался чему-то дежурный врач. — Я отстраняю тебя от работы. Пиши объяснительную записку и вали отсюда. Завтра же подам докладную главному. Ты у меня на улице с волчьим билетом окажешься.

Константин молча снял белый халат и шапочку, скомкал их, швырнул к ногам дежурного врача.

— И я подам докладную, — произнес Петр Петрович. — Только предложу в ней вынести санитару благодарность. И наградить денежной премией. А заодно напишу, как ты занимаешься оформлением больных.

— А он просто очень давно ревнует меня к Косте, — сказала вдруг Катя. — Так ведь, Коленька?

— Молчи! — вновь заорал дежурный врач и затряс над головой кулаками.

— И этот начал воздух пилить, — усмехнулся Петр Петрович. — Не больница, а театр прямо. Балаган бродячий. Пошли отсюда, ребята! Я вас кое-чем угощу.

Оба санитара и медсестра пошли вслед за реаниматором, а дежурный врач со злостью пнул ногой скомканный халат, который отлетел к очковому сынуле. Тот почему-то хихикнул, но тотчас придал лицу скорбное выражение.

Петр Петрович привел всех в ту же палату реанимации. Все приборы были отключены, экраны и мониторы лишь тускло отражали свет огромной лампы под потолком. Константин поглядел на операционный стол, где совсем недавно умирал старик. Почему же он не скончался? «Неужели это я, — подумал Костя, — набравшись наглости, вмешался в решение Бога? Или Господь моими руками сотворил то, что было предопределено им?» Странные чувства сейчас переполняли его душу: и радость, и запоздалый страх, и ожидание чего-то нового, что должно непременно перевернуть всю его жизнь. Такую, в принципе, пустую, обычную, даже нелепую, как и у большинства миллионов его соотечественников.

Реаниматор тем временем сходил в соседнюю комнату и вернулся с колбой и мензурками. Митя облизнулся. Катерина налила из-под крана воды в графин.

— Спирт надо пить чистым, — заметил ей врач.

— Я так не умею, — ответила она. — С вами тут вообще сопьешься. Цирроз печени заработаешь.

— Заработаешь — вылечим, — сказал Петр Петрович, разливая из колбы спирт по мензуркам. — Я тебе сам операцию сделаю по пересадке печени.

— А пол изменить можете? — спросил Митя.

— Тебе, что ли? Могу.

— Зачем мне? Я вообще спрашиваю. А если даже и мне? Интересно побывать в шкуре женщины. А потом обратно.

— Но-но! — погрозила ему пальчиком Катя. — Это у вас, мужиков, шкура, а у нас — кожица. Поджаренная и хрустящая.

— Ладно, ребята, давайте выпьем за день рождения, — сказал реаниматор.

— У вас, да? — спросил Митя.

— У него! — кивнул в сторону Кости Петр Петрович. — Сегодня врач родился. Так-то вот. У меня нынче один парень на столе скончался, а у него — старик выжил. За тебя… коллега!

Они чокнулись мензурками и выпили. Катя сразу закашлялась, а Митя благодушно погладил рукой свой толстый живот. Константин ощутил легкий туманец в голове, ему стало весело.

— А я в детстве хотел матросом стать, — сказал он и сам же засмеялся, словно произнес нечто предельно остроумное.

— Тоже неплохо, — откликнулся Петр Петрович. — Но тебе надо действительно в медицинский поступать. С направлением из больницы проблем не будет. А Николая этого Семеновича ты не бойся, никакой докладной он не напишет, у самого рыло в пуху. Он у нас на курсе самой последней сволочью был. Я ему, помню, лично пару зубов вышиб. И вообще, никакой он не врач, а просто администратор. Такие типы, как паразиты, к медицине присосались и живут. Есть такие жучки в муравейнике, забыл, как они называются, ламехузы, что ли? Сами ничего не делают, не производят, а всеми запасами муравьев пользуются. Жируют.

— Почему же муравьи их не трогают? — спросил Костя.

— А хрен его знает почему. Может, привыкли или уже внимания не обращают. Или жалеют убогих. Или воли нет выгнать этих ламехуз к чертовой бабушке. Ты спроси что-нибудь полегче, — усмехнулся врач.

Митя, завладев колбой, вновь разлил спирт по мензуркам. Катя разбавила свою дозу водой и произнесла:

— А вот мне Костя посоветовал на панель идти.

— Иди, — кивнул реаниматор. — Дело стоящее. Тут я с ним полностью согласен. Раз в сто будешь больше меня зарабатывать. А то и в тысячу.

— А как же мораль? — спросил Костя.

— Мораль? — усмехнулся Петр Петрович. — Немецкий философ Кант как-то сказал: есть две вещи, заслуживающие внимания, — нравственный закон внутри меня и звездное небо над головой. Так что исходи только из этих двух постулатов.

Митя громко икнул. Затем еще раз.

— Недопив, — сказал он, поспешно разливая остатки спирта. — Кант — это, конечно, хорошо, но пожил бы он в России, в наши дни. Небо бы ему показалось с овчинку, а нравственный закон внутри превратился бы в обыкновенную изжогу.

— О! А ты тоже философ, толстячок, — рассмеялся реаниматор.

— Я вам так скажу, — отозвался Митя. — Медицина меня мало интересует, и никаким врачом я, конечно же, не буду. Меня влечет литература. Да, да, я хочу стать писателем. Сегодня же начну писать роман, где главным героем будет… Угадайте — кто?

— Ну конечно же, Костя, — сказала Катя.

— Точно! — воскликнул Митя. — Стану его биографом. Тебе больше нельзя пить, — улыбнулся Константин.

— А я все равно буду писать роман, — упрямо продолжил его друг. — И назову его как-нибудь… так: «Подари мне жизнь». Неплохо?

— Ладно, Петр Петрович, мы, пожалуй, пойдем, — сказал Костя, пожимая протянутую руку. — А то он еще не только романы, а кино снимать захочет! Всего доброго.

В коридоре Катя придержала Костю за локоть. Митя, пошатываясь, ушел вперед.

— У меня сегодня дома никого, — сказала медсестра. — Поехали после смены ко мне? Я тебя завтраком накормлю. Насчет мужа не беспокойся, он в командировке.

— Нет, не поедем, — улыбаясь, ответил Костя. — Во-первых, я же отстранен от работы, поэтому прямо сейчас отправляюсь к себе. Хочу выспаться.

— А во-вторых? — спросила Катя, почти прижав его к стенке.

— У меня ведь девушка есть, — сказал он. — И я ее очень люблю. Так что завтрак наедине отменяется. А также обеды и ужины.

— Ну и дурак! Одно другому не мешает. И почему меня любят только те, кого не люблю я?

Константин погладил ее по волосам и неожиданно поцеловал.

— Не обижайся, Катя, ты очень славная, — сказал он. — Только бестолковая немного. Все еще у тебя будет. Ну хочешь, сходим завтра в театр?