Дмитрий Коробков - Хирургия. Рассказы и повести Страница 3

Размеры новой палаты были такими же, как и в реанимации, только стена с дверью в коридор были не прозрачными. Период жизни «за стеклом» или «рыбки в аквариуме» сменился на «рыбку в консервной банке», где дверь палаты была открывающаяся крышкой, а мы тут лежим рыбками, благо, что не в собственном соку. Приходящие медсёстры тычут в нас иголками, словно вилками. Кому в вену, кому в мышцу. Да, и больных здесь обитало чуть больше, – шестеро. Лежачим, оказался только я, хотя и не сразу это понял. В меня вселилась уверенность, или даже самоуверенность. Мне показалось, что раз меня сюда переместили, значит со мной всё в порядке. Значит, мне уже можно будет не только лежать, но сидеть на кровати и перемещаться в пространстве. Остальные ведь свободно ходили по палате, выходили в коридор, временно покидая нашу «консервную банку». Я же, не чувствуя более неудобства из-за отсутствия одежды, преисполненный оптимизма, нагло и самоуверенно решил подняться, чтобы пройтись до туалета.

– Ребят, не проводите меня, ну так для страховки, – обратился я к двум молодым сопалатникам, лежащим напротив меня.

Их не очень болезненный вид и активность, подсказывали мне, что ребята близки к выписке.

– Конечно, – подхватили они мою инициативу.

Как я мог забыть про существенную потерю крови? Видимо её отсутствие в совокупности с голодной диетой временно отключило мой мозг. В горизонтальном положение, слабый кровяной ручеёк всё-таки как-то умудрялся омывать мои внутренние органы, создавая иллюзию благополучия. Но, легкомысленно приведя своё тело в состояние близкое к вертикальному, я просто слил весь свой кровяной запас к ногам. Нет, с минуту я ещё держался. Потихоньку дойдя до двери, радостно выглянул в коридор и, отключился. Очнулся в центре общей суеты и внимания медперсонала.

– Аккуратно! На кровать его перенесите.

Общими усилиями меня вновь водрузили на предписанное ложе. Привязывать не стали, но пришлось выслушать длинный монолог занудного человечка в белом халате. Он показался мне маленьким и злым.

– … и запомни: сначала только пробовать сидеть на кровати, постепенно увеличивая время. Только сидеть! Не вставать! И то, я думаю, что это можно будет делать не в ближайшие дни.

Так я познакомился со своим новым лечащим врачом и хирургом, «по совместительству», как оказалось впоследствии. Лёжа, ко мне вернулись: неплохое самочувствие, способность трезвого мышления, бодрость духа и надежда, что восстановление организма будет не очень длительным.

Сколько всего нового, необычного может подкараулить нас, внезапно обрушив на голову неведанное доселе! Всегда находясь здоровым и молодым, вне зависимости от возраста, разве мог я предполагать, что первая же моя прописка в больнице, а тем более в реанимации, случиться не по причине падения кирпича на мою светлую голову, или тайфуна, где-нибудь там, на Сицилии. «Первая потеря сознания! – отметил я, – вот как это происходит. А то всё раньше никак не мог понять, как это люди падают в обморок. Теперь понятно, почему обмороки чаще случаются с женщинами. Помимо фантастического разнообразия их голодающих диет, „слабый пол“ ещё периодически обескровливается». Словом, вставать мне запрещено.

Так вот соседи. Палата шестиместная. Слева от меня лежит кавказец. Между ним и стеной достаточное место для раковины, справа от которой дверь в палату. Как выяснилось позже: кавказец, это чеченец, живущий на Украине, но имеющий Российское гражданство, или наоборот, неважно, главное, что имеющий доступ к медицинскому обеспечению в Москве. Дядька хороший, давно уже ходячий. Но, к сожалению ходячий не только по нашей палате, а ходячий из одного отделения этой больницы в другое. Причём уже не первый месяц. Поступил сначала в терапию. Впоследствии, был переведён в хирургию. Была вроде операция, но что-то там у него всё прошло не совсем так, как ожидалось. В общем, мужик временно питался специальной смесью из пакетиков через трубочку. Он мог лишь мечтать почувствовать вкус хоть какой-то еды. Его «временное» питание в обход рта так затянулось, что он как-то сказал: «Вот бы поглодать хороший мосол бараньей ноги…» Думаю, однако, что глядя на приносимые мне кушанья, он не сильно завидовал. Я сам до конца не понимал, что мне приносят. Даже после того, как съедал, оставался вопрос: «Что это могло быть»?

Порой трудно представить себе те или иные неудобства, внезапно постигшие организм, пока этот организм чужой. Обморок, невозможность встать, – всё это явления временные, я в этом уверен. А если нельзя встать никогда? Или что-то другое, но никогда? Неприятно, очень мягко говоря. Тот дядька тоже был уверен в своём временном состоянии, но оно было столь затянувшимся, что мечта о бараньей косточке порой звучала как несбыточная, поскольку была озвучена не единожды. Его пребывание скрашивали ежедневные посещения родственниками и земляками. Они приходили, как правило, целой компанией. От двух до пяти человек. Всегда весёлые, но спокойные, не шумные, уважительно относящиеся к остальным болезным в палате. И если в это время кавказец не был привязан к капельнице, то все они выходили в общий холл.

Соседом справа, у окна, сначала был молодой парень. Он покинул больницу на следующий день, поскольку завершил весь комплекс медицинского обследования по направлению от военкомата. Ему на смену пришёл дедок. Дяденька, не сильно дряхлый, однако потрёпанный жизнью и вредными привычками. О вреде всех этих привычек известно каждому, но сладость «запретного плода», эйфория поднятого градуса, дымная пелена табачного дыма и прочее всё же манят, завлекают, а впоследствии нередко завладевают мыслями, умами, судьбами людей. Но это лёгкое отступление к дяденьке мало относится. Не до эйфории… Скорее неполноценная еда в детстве, да суррогатный алкоголь в молодости лишили его части желудка ещё несколькими годами ранее. Сейчас у него случилось какое-то обострение. В былые времена, работая плотником на стройках, он вставлял окна и двери в столичных новостройках. Работал и в летнюю жару, и в зимний холод, неся благоустройства в наши жилые кварталы. Видимо уже не первое обострение внутренних шрамов привело его на больничную койку.

Однако этот дедок оказался слегка хлопотным для меня. Даже заставил понаблюдать за ним. Да не просто наблюдать, а почти шпионить! Подтолкнуло меня к столь неприглядной миссии, а точнее даже принудило – моё тесное с ним соседство. То, что некий безымянный хирург наотрез запретил ему бросать курить, верилось, конечно, с трудом. Однако со слов дедули, именно хирург, резавший ему когда-то желудок, сказал, что если бросишь курить – умрёшь! Якобы: «Слишком большой стаж курения». Вот дедок и боролся за свою жизнь с помощью перекуров. Конечно, в хирургическом отделении курить запрещено, наверное, как и во всех остальных отделениях, – больница всё-таки. Хотя разве поймёшь этих медиков, если вдруг дед не врал? Но ведь туалет, это такое некое государство в государстве. Здесь свои законы, порядки или скорее их отсутствие. В конце концов, каждый волен издеваться над своими лёгкими используя собственные фантазии и возможности, которые не должны выходить из уборной комнаты. Но, экономный с детства дедок, воспитанный в бережливом ключе тотального дефицита прошлых времён привлёк моё внимание. Возвращаясь с перекуров, он приносил с собой страшно неприятный запах. Нет, не тот запах из курилки, который многим знаком и с течением некоторого времени частично выветривавшись, приглушается. Тот был иным. Мерзкая, не проходившая со временем вонь. Такая исходит от затушенных окурков. Но как? Мне даже в голову не могло прийти, что в пачку с ещё целыми сигаретами он прячет свои окурки, оставляя их «на потом». Я был уверен, что те времена, когда была необходимость беречь каждую вонючую крупицу, уже давно канули в лету. Ведь это зловонье пропитывает целые сигареты в пачке. Конечно, он не баловался ароматизированными «Золотое руно», предпочитая простенькую «Ява», но запах чистого табака всё же лучше. Мне, например, всегда был приятен запах сигарет, а ещё лучше сигар. Даже бросив курить более двадцати лет назад, я могу с удовольствием понюхать хороший табак. Времена то в лету канули, а вот дедок остался. Остался верен себе и своим привычкам. Разоблачив его скрытую угрозу, я был вынужден проявить бдительность, отслеживая перекуры деда. Пришлось взять под контроль, что он несёт с собой в палату. Даже предлагал ему деньги на сигареты, только чтобы он не травил меня из тумбочки, разделяющей наши кровати. Деньги он не взял, но стал перепрятывать «бычки» в коробок со спичками. Спички пришлось отобрать, заменив их зажигалкой. Так от окурков в палате мы избавились. Я не видел, как расставался он с ними в туалете, надеюсь, что без слёз. А может быть стал прятать там свои «заначки».