Мария Арбатова - Семилетка поиска Страница 3

– Сказали, что с женами на вечеринку нельзя.

– Почему? – Елена уже придумала, в чем пойдет и какую пользу вынесет из этой вечеринки для своей и каравановской карьеры.

– Теперь в моде такой стиль, – вздохнул Караванов.

– Сауна с девочками? – засмеялась Елена.

– Почти… Боулинг…

– Как жалко, всего один раз была в таком клубе, но не решилась шары покатать, боялась выглядеть смешной, – призналась Елена. – Покатаешь за меня…

…Она добралась на метро, на такси было жалко денег. И, подходя к дому, наткнулась на соседа из другого подъезда, чинящего машину. Сосед был из категории мужиков, которым дома настолько невмоготу, что они круглосуточно собирают и разбирают собственные автомобили. Странно, что те после этого еще как-то ездят.

– Привет, Лена! – сказал сосед. – Что там нового в большой журналистике?

– Все старое, – улыбнулась она.

– Вот задний мост поменял, теперь не стучит. Могу тебя отвезти куда-нибудь… – сказал, придвигаясь и подмигивая, и добавил более напряженно, – зацеловать до смерти…

– Игорь, ну опять вы со своими глупостями, – отодвинулась Елена. – Как жена поживает?

– Жена у меня женщина неказистая и терпеливая… Работает. Что ей сделается? Не всем, Лена, белый каравай обламывается, кому-то и черный хлеб, – ответил он грустно.

Под белым караваем подразумевались Еленины фигуристые семьдесят килограммов и пышные волосы.

Она фыркнула и пошла в подъезд. Всегда трудно отшучиваться и строить отношения с мужиком, с которым ты «никогда и ни при каких обстоятельствах». Потому что такой мужик чувствует это нюхом и надувается, обижается, мстит; ведь ему кажется, что ты ровно его поэтический размер…

Елена изобрела отличную формулу для своего круга, это называлось: «Старик, мне уже за сорок. Ты совершенно конкретный мужик, но, понимаешь, старость… последние годы меня волнуют только молоденькие мальчики…»

Собеседник вздрагивал и потом долго думал, опустили его или распахнулись на откровенность. И где теперь его место в жизни, если раньше он сам изъяснялся ровно этими же словами?

Караванов поцеловал ее у дверей, помог снять плащ и жестом пригласил на кухню.

– Где Лида? – спросила Елена.

– Пришел, ее уже не было, – отчеканил Караванов, словно боясь отвлечься и расплескать в себе что-то важное.

– Валяй. – Она налила себе чай и удобно уселась.

– Лена, – сказал он, голос его дрогнул и дал петуха, как всегда, когда он волновался. – Это будет очень серьезный разговор. Что называется, надоело бояться…

– Кого? – У нее в голове сразу понеслось про долги, мафию, проблемы фирмы, ведь он такой наивный и неловкий…

– Правды, – продолжил Караванов, торопливо достал бутылку водки и выпил рюмку, – наша с тобой семейная жизнь ужасна. Так больше не может продолжаться! Хочешь выпить?

– Я? – изумилась она, отметив про себя, что бутылка новая, значит, вчерашнюю выпил до ее прихода, хотя на вид не скажешь… и это при его-то печени… но промолчала.

…Караванов был ее третьим и самым удачным мужем. Первый – Толик, спортсмен и блядун, не сделал в своей жизни ничего хорошего, кроме Лидочки. Елена тогда еще считала, что муж – это святое; боялась сказать слово поперек и слишком сильно зажарить котлету, потому что тренер ругал за жареное. Семь лет брака с Толиком состояли из его поездок на сборы и демонстративных романов. В постели Толик был, конечно, конь-огонь, но простой, как ситцевые трусы. Он совершенно не понимал, что такое художественная отделка, и считал, что богатырская силища – это все, что надо женщине. Елена тогда была молодая, забитая и не смела сказать: «Милый, все это может и вибратор!» Да и вибраторы еще особо не продавались.

Так что пожилой главный редактор газеты, в которой она тогда работала, легко овладел ею в чайной комнате, примыкающей к кабинету, дав секретарше распоряжение никого не пускать, потому что они вычитывают материал большой политической значимости.

Зайдя в кабинет с материалом той самой значимости, Елена не собиралась изменять Толику, который к тому моменту был у нее первым и единственным. Она просто была ошарашена тем, что, оказывается, в сексе бывает, что мужчина работает не только на себя, но и на партнершу.

Роман с главным редактором был засекречен до последнего шороха. А когда он умер, Елена увидела на похоронах немолодую, очень красивую жену.

«Зачем он изменял такой красавице? – пронеслось в Елениной голове сквозь рыдания. – Что во мне такого против нее, кроме молодого тела?»

Она еще не понимала, что «такого» в ней были широко распахнутые глаза, низкие требования и полный восторг от предмета. В силу чего она оказывалась совершенством для пожилой мужской психофизиологии.

Изгнан первый муж Толик был, когда получил спортивную травму и положенный при ней массаж; а неожиданно пришедшая Елена – голую массажистку в собственной постели.

– Тебе наплевать на ребенка! – орал Толик, собирающий чемодан и ловящий швыряемые в него Еленой вещи. – Ты все не так поняла! У тебя одно на уме! Я ей показывал… специальный спортивный массаж… я просто на ней показывал…

А массажистка молча и ловко впрыгивала в нижнее белье, стараясь не приближаться к Елене ближе двух метров.

Через неделю он заявился забрать крупногабаритные вещи. Вынес и вывез все, что смог, а напоследок сказал:

– Ты никогда мне не нравилась как женщина! Из-за того, что ты разрушила нашу семью, я не дам на ребенка ни копейки, хоть тресни!

И сдержал слово.

Елена тогда была «первозамужка». В родильном доме есть выражения: первородка, второродка, старая первородка… и т. д. Как всякая молодая первозамужка, она долго ревела на фразу: «Ты никогда не нравилась мне как женщина!» Она ревела, выпустив из памяти все, что было. Как он ее добивался, как очумело заталкивал среди дня при ребенке в ванную и говорил: «Лидочка, я помогаю маме мыться!» Однажды ночью даже разложил ее на автобусной остановке. Естественно, в самый интересный момент приехал автобус, которого уже не ждали. И в него пришлось садиться под толстым слоем пассажирских взглядов с вишневым от стыда лицом, потому что следующего автобуса уже совсем не ждали…

Теперь, с высоты рушащегося третьего брака, она понимала, что реветь-то надо было на фразу: «Я не дам на ребенка ни копейки, хоть тресни!»

Вторым мужем Елены был Филипп; смолоду он плавал на траулерах, а сойдя на сушу, научился чинить компьютеры. Он был золотой по трезвому делу, обожал Лидочку, помогал ей делать уроки, вылизывал дом, трахался как бог; но когда напивался, превращался в грустное слюнявое животное.

Елена не могла понять, как он, в совершенно невменяемом состоянии, добирается до дома через всю Москву, аккуратно развязывает шнурки на ботинках, вешает одежду и валится как сноп. А потом громко храпит и булькает горлом, и утром встает с физиономией, словно по ней всю ночь молотили валенком. Водила его по противоалкогольным врачам и аферистам, выливала у него на глазах бутылку водки в раковину, молила, просила, грозила… Терпела семь лет потому, что в постели ему равных не было. Чуял бабу, подлец, как музыкальный инструмент – мог на ней сыграть все, от чижика-пыжика до Первого концерта Чайковского даже по пьяному делу…