Наталья Костина - Слишком личное Страница 3

Ирина Сергеевна взглянула на дочь: Катя крепко спала, и вид у нее был довольный. Даже улыбка на губах. Ну, может, наконец-то дочери стали сниться хорошие сны, а не кошмары, которые одолевали ее после травмы и операции. Дай бог, дай бог… Ужасную работу выбрала себе Катя, тяжелую и совершенно не женскую. Однако это был ее собственный выбор. Ирина Сергеевна, разумеется, хотела, чтобы дочь предпочла что-либо иное, но та оказалась упрямой. Даже после того страшного случая не образумилась и уже сегодня изъявила желание вернуться на работу. Ну, времени до конца отпуска у них еще много, и, возможно, она отговорит свое единственное чадо заниматься всеми этими расследованиями, трупами, разбоями, слежкой за преступниками и прочими прелестями, которые хороши и увлекательны только в романах.

В молодости она считала себя чуть ли не дурнушкой. Но уж не красавицей, это точно. Молодость, молодость… И не красавицей была, и не Ариадной, и уж тем паче не Казимировной. Это потом уже оказалась и красавицей, и при влиятельном муже, и имя ей он же придумал – Ариадна. Не нравилось ему ее простонародное имя-отчество. Это теперь снова детей называют Аринами, Емелями, Архипами. И давным-давно, до замужества, ее саму звали Арина Касьяновна, Арина, Аришка.

Женщина откинулась в глубоком кресле, закрыла глаза и позволила себе вспомнить о том, что долгие годы не вспоминала, что само не вспоминалось, – да и что там было вспоминать? Горе? Бедность? Как босая ходила?

Да, и босая ходила, и голодала. Все, все было. Однако она и теперь еще сама себе хозяйка и никому не позволит своевольничать, навязывая ей неприемлемый образ действий. Если здесь кому-то что-то не нравится… «Как я захочу, так и будет! – Она властно сжала рукой подлокотник. – Это все – мое. Я здесь владелица всего, пока жива. Что захочу, то и сделаю. И нечего мне указывать, кому и что… Все им мало… Ненасытность, алчность… Миром правит жадность человеческая…»

Да, жадность человеческая. Много она натерпелась в жизни – и даже не от скупости и скаредности людской, а от того, что рано осталась без матери-отца. Дядя-то, он и нежадный вовсе был. Просто время такое тогда наступило. Вот и приходилось ему прижимистым быть, чтоб кормить их всех… Да, время… Время ее истекло, прошло, как вода сквозь пальцы, пролетело все в один миг – будто и не жила вовсе. Да, жила, конечно, и много прожила – девятый десяток разменяла, шутка ли! Вот некоторые и думают, что из ума выжила, да и на свете зажилась…

Дядя ее, Аришкин, нежадный был. Просто бесхарактерный. А тетка, та – да, скряга из скряг. И мужем вертела, как собака хвостом. Да и тетка… Много ли имущества у тетки с дядькой было, что так над ним тряслись? По тулупу овчинному, по паре валенок с галошами на выход, схороненных в сундуке старинном, источенным шашелью, только на железных обручах и державшемся, полным ветхого нафталинового тряпья, имели, да кучу сопливой ребятни. И ее, Аришку, в придачу. Им спасибо сказать, что вырастили, как смогли, в детдом не отправили…

– Ариша, можно к тебе? – В дверь несмело поскреблись.

– Конечно. – Она слабо шевельнула рукой. Лучше уж сразу выслушать, что хочет сообщить ей Людмила, чем та целый день будет ходить под дверью и вздыхать.

– Ариша, голубушка, я хочу тебе сказать… Мне кажется… Может быть, мы вместе обсудим…

– Люся, я ничего не хочу обсуждать, – отрезала Ариадна Казимировна. – Дом мой, кому хочу, тому и завещаю его.

– Аришенька, я ведь тебе даже не родственница. – Людмила Федоровна смущенно заморгала. Вид у нее был угнетенный. – У тебя две дочери, внук, – снова начала увещевать она подругу. – Они ведь рассчитывали…

– Люся, я тебя попрошу больше со мной этого разговора не заводить. Ты прекрасно слышала, что дочерям я оставляю свои сбережения и драгоценности, а внуку – коллекцию картин. Все это стоит немалых денег. И намного превышает стоимость дома. Так что давай закроем эту тему. И, знаешь ли, я пока умирать не собираюсь, – ощетинилась Ариадна Казимировна.

– Ах, что ты такое говоришь, Ариша! – Тонко устроенная Людмила Федоровна совершенно не переносила никаких разговоров о смерти.

Обе немного помолчали.

– Тебе кофе принести? – робко спросила Людмила Федоровна подругу.

– Принеси, – качнула та красиво посаженной, со все еще тяжелым узлом волос на затылке головой. – Не хочется выходить в столовую.

– Понимаю… – кивнула давняя компаньонка. – Что тебе к кофе? Творожок? Яичко всмятку?

– Не хлопочи. Давай что есть, – милостиво разрешила хозяйка.

Людмила Федоровна вышла, осторожно, почти беззвучно прикрыв за собой дверь.

Люсенька, деликатная ты моя, неужели тебе все еще невдомек, что ближе тебя у меня на свете никого нет? Ни дочери, ни тем паче внук – побыли, отдохнули, навестили. Поцеловали в оплывшую, покрытую сеткой морщин и пигментными пятнами старческую щеку раз при встрече и раз при отъезде – вот и все их родственные чувства. Долг выполнили, галочку поставили. Два поцелуя в год – с нее, старухи, довольно. Нам, доживающим свой век, много не нужно. Ариадна Казимировна криво дернула уголком рта. Два непылких, неискренних поцелуя за дом у моря, за солидный счет в банке, антикварные драгоценности и три десятка бесценных картин… Всего два поцелуя в год! Просчитались вы, любимые наследники. За два поцелуя вам причитаются только деньги, побрякушки, большую часть которых она никогда и не надевала, и картины. Дома же вам, надеюсь, еще долго не видать. Дом она отписывает Люсе. Даже если Люська своими куриными мозгами не понимает, что горячо ею любимые Лерочка и Леночка вышвырнут ее отсюда прежде, чем вынесут за порог прах своей строптивой родительницы.

– Аришенька, будь добра, дверь открой мне, пожалуйста…

Она легко, несмотря на все прожитые годы, поднялась, повернула ручку двери. В комнату осторожно, боком протиснулась Людмила Федоровна.

– Я тебе творожок, плюшечку, яичко сварила… Лерочка персики собрала свежайшие, а Леночка говорит, что виноград очень укрепляет нервную систему…

– Господи, чушь какая! Персики, виноград, нервная система… Забегали, засуетились. Нервная система! Еще психиатра пригласите, освидетельствовать меня на предмет острого умственного расстройства!

Людмила Федоровна сокрушенно качала головой, переставляя с подноса на стол принесенные дары.

– Аришенька, я тебя еще раз…

– Люся, я не хочу больше разговаривать на эту тему! – резко оборвала Ариадна Казимировна подругу. – И если будут спрашивать, скажи, что я плохо себя чувствую и никого не хочу видеть.