Алекс Джиллиан - Бумажные цветы Страница 3

— Это была ошибка, Слава. — серьезно произнес я.

— Ошибка? — она снова перевернулась и уставилась на меня глазами в пол лица. — Значит, наши усилия прошли даром? А я хотела попросить тебя об ответной услуге.

— Что за услуга? — подозрительно спросил я. Мира загадочно улыбнулась.

— Я слегка забыла наши уроки. А кое-какие навыки мне пригодятся. Витя тот еще пройдоха. И сразу вычислит во мне неумеху. Не хочется сесть в лужу.

— Значит, Витек. — тяжело вздохнул я. — Он тебе так сильно нравится? — в голосе прозвучала тоска. Но к чему нам притворство. Мы всегда были честны. И в этот раз Мира не пощадила меня.

— Чуть-чуть больше, чем другие. К тому же он нравится другим девочкам, а они разбираются в этом больше чем я. Пришло время расставаться с детством, Даниил. Ты и сам это понимаешь. Я больше не твоя маленькая сестренка, которая довольствуется куклой на день рождения. Каждый из нас скоро пойдет своей дорогой, заведет семью, и собственных детей. Мы будем так же любить друг друга, но встречаться только по праздникам. День рождения и новый год.

— Все изменится. — глухо подвел итог я. Хотелось умереть от нарисованной Мирославой картины.

— Нет. — она качнула головой и взяла мою руку. Мы посмотрели друг на друга. Легкая грустная улыбка тронула ее губы. — Я не перестану любить тебя. Просто в нашей жизни появятся другие люди. У тебя уже кто-то есть, а я попытаюсь наладить отношения с Витей. Может быть, он — моя судьба.

Я крепко сжал ее пальцы. Свободной рукой она погладила меня по щеке. Такая боль мелькала в ее глазах, что хотелось плакать. Мира наклонилась и поцеловала меня в губы. Честно говоря, я ждал этого и боялся. Ради нее я готов был спалить весь мир, но это вряд ли что-то изменило бы. Впервые в жизни я позволил себе не думать, а просто плыть по течению. Я позволил себе больше, чем в тот памятный день, который упомянула Мира со свойственной ей неискушенной непосредственностью. Тогда я тоже целовал ее. Но испугался и отступил. Я понял, что наша игра давно перестал быть таковой, превратившись в неотвратимую преступную реальность.

Зарывшись пальцами в мягкий водопад волосы Мирославы, я горячо ответил на робкое движение ее губ. Я был старше. Всего на два года, но по опыту опережал ее на десяток лет. Но разве могли прошлые поцелуи с вереницей безликих и безымянных женщин сравниться с тем, что я испытал сейчас? Казалось, что сердце вырвется из груди. Я жаждал любить ее, я обожал и боготворил ее, я хотел для нее только счастья…

Но я убил ее. Не своими руками, нет…

Я никогда не забуду тот день. Мира несколько дней повела в молчании. Она почти не двигалась, просто лежала под одеялом, и даже отказывалась от еды. На просьбы и слова не реагировала. Смотрела в одну точку и упорно молчала. Глаза ее были пустыми и сухими. Я пытался объясниться, когда мамы и Дианы не было дома. Я говорил и говорил, но Мира не слышала меня. Она ушла в себя, как только я сказал, что уезжаю в Москву, поступать в университет.

Но в тот день Мирослава встала. Босая, в одной рубашке до колен, прошла к окну и распахнула его. Улыбнулась, подставив лицо легкому дуновению ветра. Конец июля выдался очень теплым. Я смотрел на нее, как завороженный. Я надеялся, что ей стало легче, что она смирилась.

— Бумажные цветы никогда не завянут. — мелодичным голосом произнесла Мира. — Бумажный снег никогда не растает, а бумажная девушка никогда не состариться. В тот день, когда они нарисовали этот мир и нас, кто-то забыл спрятать ножницы…

— Мира… — прошептал я, испытывая нарастающий ужас. Она не оглянулась. — Еще один штрих. Никто не виноват. Я каждый день слышу, как они смеются.

Я не должен был уезжать, и оставлять Миру в плену безумия. Но я струсил. Я чувствовал свою вину в том, что случилось с ней. И никогда больше не возвращался в родной город.

Я убил ее. Я. Не своими руками, нет…

Глава 1. Здравствуй, Ник…

Вернувшись назад, в тот день, когда все пошло не так, я изменил бы только одно событие: вернул вспять несколько минут, которые решили ее судьбу. Нужно было так мало, кажется сейчас, но тогда… Безумно много, тяжело и страшно. Я считал, что поступаю правильно, но мне ли было судить, что правильно для нее. Нужно было так мало… Быть рядом и верить ей. Я не сделал этого. И потерял.

Подмосковье. 2004 г

Холодный дождь сменился противным мокрым снегом. Вдалеке раздался вой голодной собаки, вспугнувший стайку воробьев пригревшихся на металлической оградке. Зябкое серое утро, полоса тумана над ветхой церквушкой, пронырливые черные вороны, выхаживающие между могил в поисках наживы. Ледяной ветер пронизывает насквозь высокую худощавую фигуру молодого человека. В простом демисезонном пальто и наспех навязанным на шею шарфом он качался под порывами стихии, не обращая внимания на снег, прилипающий к волосам, тающий на щеках и стекающий ручьями к подбородку. Его ноги в осенних ботинках увязли в глиняной слякоти, костяшки пальцев плотно сжатые в кулак, побелели от напряжения и холода. Он стоял на краю могилы. Ее только что закопали, и в кулаках еще остались частицы земли, в ушах стоял раздирающий душу глухой звук. Как последнее прости. Комья мокрого песка, ударившиеся о крышку гроба. Искусственные венки и живые розы, покрывающие маленький холмик. Он не мог отвести глаз от переплетенных мертвых цветов, схваченных траурной лентой. «На вечную память от любящего брата». Какая ирония. Он не дарил ей цветов при жизни. Никогда. А сейчас — целая охапка. В такие моменты остро понимаешь, как мало нам отмерено времени, чтобы успеть сказать своим близким самое важное, и сделать для них все, что мы никогда после сделать уже не сможем.

— Никита… — позвала женщина, стоявшая позади ссутулившегося парня. Он не повернулся, уткнувшись носом в шарф. И тогда она подошла ближе, мягко дотронулась до плеча рукой в черной кожаной перчатке.

Их было двое в этот скорбный день. Брат покойной и инспектор по делам несовершеннолетних. Странная парочка. Но сейчас для убитого и раздавленного горем Никиты Скворцова не было никого ближе этой суровой на вид женщины. Ни друзей, ни родственников, ни подруг. Она одна понимала, через какой ад прошел этот молодой человек, пытаясь спасти свою сестру. Но она все равно ушла, и его спутница боялась, что он возьмет на свои юные плечи всю тяжесть ответственности за случившееся.

— Никита, ты ни в чем не виноват. — осторожно произнесла она. Парень стоял, не шевелясь. И только его черные, как смоль волосы, нещадно рвал ветер. И когда он поднял голову, на нее взглянули выбеленные болью синие глаза. Кристаллы льда. В них умирало его сердце.