Игорь Матвеев - Ты только живи Страница 3

— Жена?

— Нет. Я в разводе. Другая.

— Почему?

— Если бы я знал… — вздохнул я.

— Любил?

— Любил. Делал для нее все. Давал деньги. Покупал наряды. Целовал ноги. Что, ну что, черт побери, вам еще надо?!

— Каждой — свое, — задумчиво произнесла она. — Одна счастлива, что муж не пьет, другая — что не таскается по бабам, третья — что приносит всю зарплату… Каждой свое. Счастье — категория субъективная.

— Вообще-то я думал, что каждой — любовь, — с горечью заметил я. — А то, чтоб не пил, не таскался и денег давал немало, — было у нее все это, было! Но главное — любил! И по-прежнему люблю!

— С любовью сложнее, Игорь. Как поется в одной песне: мы выбираем — нас выбирают… — она помолчала. — Это и есть твоя главная неприятность?

— Главная — да. Но не единственная. Я остался без денег. Без копейки.

— Она?

— Сын.

— Как так?

Я открыл рот, чтобы объяснить, но в это время подошла официантка с нашим заказом. Она поставила бутылку «Шардоне», мясной салат, тарелки с отбивными и картошкой «фри». Увидев вино, я испытал легкий укол разочарования: водка — она, вообще-то, надежней. Но, конечно, дареному коню…

Инна затушила сигарету.

Я разлил вино.

— За знакомство.

Когда мы поставили бокалы, она внимательно посмотрела на меня и спросила:

— Он что, подлец, твой сын?

— Вовсе нет. Просто… просто он не знал, что я… то есть наоборот, он знал, что я уезжаю в загранкомандировку, поэтому и взял. Он не знал, что командировку отменят. Взял все деньги и укатил с подругой в Америку.

— Почему же все?

Я пожал плечами:

— Вероятно, полагал, что это у меня не последние.

— Насовсем, что ли, уехал?

— Нет, по студенческому обмену.

— Ясно. Ты вообще кто по профессии?

— Инженер. Самый обыкновенный, как в том анекдоте — мальчик скачал в классе, что у него пана инженер, и все дети засмеялись, а учительница говорит: «Нельзя, дети, смеяться, когда в семье горе». Попал под сокращение. Нигде не мог устроиться, пришлось и ночным сторожем в детсадике поработать, и грузчиком в магазине — короче, в лучших традициях. Случайно нашел московскую организацию, которой были нужны специалисты моего профиля, уехал в Иран на полгода. Наших берут охотно: мало кто согласится за восемьсот баксов вкалывать в пятидесятиградусную жару! Потом съездил в Пакистан. Сейчас вот намечалась командировка в Нигерию — сорвалось.

— Еще что?

— Остальное так, по мелочам… — закончил я.

К «мелочам» я решил отнести и диагноз доктора Щербака. В конце концов, последнюю неделю или полторы боли в желудке сначала ослабели, потом прекратились вовсе, и я трусливо решил, что, может, все как-то рассосется само.

— Теперь ты.

— Теперь я, — согласилась она. — Только давай немного перекусим сначала, я с утра ничего не ела.

Мы выпили еще немного, закусили. Минут пять спустя Инна отодвинула в сторону тарелку, вытерла салфеткой губы.

— С чего начать… гм… Ты слышал что-нибудь о Самотраки?

— Звучит по-гречески. Бузуки, сиртаки, самотраки. Что-то из кулинарии? Типа, «жареные самотраки в оливковом масле»?

— Это остров. Остров в Эгейском море. И на нем пропал мой муж. По некоторым сведениям, погиб. Но я в это не верю. И мне плохо. Потому что я люблю его. Потому что его нет рядом. Потому что я не могу без его сильных рук, без его поцелуев… Я хожу по пустой комнате — и слышу его голос. Ложусь в постель — и чувствую его рядом. Я готова выть от тоски, от одиночества. Иногда и вою — потихоньку, чтобы не слышала мать. Или в подушку…

Я знаю. Я тоже знаю, каково это ходить по пустой квартире. Щелкать пультом телевизора, не задерживаясь ни на одном из каналов больше, чем на минуту-полторы. Пробегать глазами страницы какого-нибудь бестселлера, с трудом вникая в смысл прочитанного, потому что на самом деле ты думаешь совсем о другом. Просыпаться среди ночи и долго лежать без сна, безуспешно пытаясь прогнать воспоминания о той, ровное и теплое дыхание которой ты еще совсем недавно чувствовал на своей щеке.

Я знаю, Инна.

— И как его туда занесло, на эти, как их, Самотраки?

Она достала новую сигарету.

— Долго рассказывать. Придется сделать небольшой экскурс в историю, тогда тебе будет легче все понять. Хорошо?

Я кивнул: экскурс так экскурс. Согласитесь, провести вечер в обществе красивой женщины — не самый плохой вариант.

— Тогда слушай. В 1949 году несколько десятков тысяч понтийских греков, среди которых были двое маленьких мальчиков, братья Георгий и Константин, по приказу Сталина выслали в Среднюю Азию. Георгий — отец моего мужа, Константин, соответственно, дядя…

— Прости, каких греков? — перебил я.

— Понтийских… ну, тех, которые веками жили на Черном море. Объявили их врагами народа, предателями, сотрудничавшими с фашистами. Под дулами авточатов грузили семьями в товарные вагоны, как скот, и отправляли в Казахстан. Детям, конечно, требовалось нормальное питание, особенно Константину: у него была какая-то проблема с легкими. А какое там питание, когда эшелон гнали без остановок! И вот на одном полустанке поезд все-таки остановился. Совсем ненадолго. Отец ребят стал упрашивать одного из конвоиров выпустить его, чтобы обменять что-нибудь на еду. Именно обменять, денег ни у кого не было. Тот ни в какую. И тогда отец предложил солдату древнюю серебряную монету. Сказал, что она стоит огромных денег. Конвоир забрал монету и выпустил его ненадолго. На два вязаных платка отец выменял немного молока, хлеба, каких-то фруктов… Дядя Константин говорил потом, что эта тетрадрахма спасла ему жизнь.

— Что спасло жизнь?

— Тетрадрахма. Древняя греческая монета.

— Откуда она взялась у отца ребят?

— Согласно семейной легенде, предок родителей Георгия и Константина, их пра-пра-пра… не знаю, сколько там прадедушка, работал в экспедиции француза Шарля Шампуазо, который в 70-х годах позапрошлого века проводил на Самотраки археологические раскопки. Этого прапрадедушку звали Георгий Апостолиди. Он, конечно, не был никаким ученым — просто чернорабочим, которому повезло устроиться в экспедицию, где неплохо платили. Он жил в Кавале — есть в Греции такой город на побережье Эгейского моря, — а этот Шампуазо был в то время вице-консулом Кавалы. Кто-то из родственников Георгия работал в доме француза прислугой. Ну и помог устроиться в экспедицию, так сказать, замолвил словечко. Вроде бы Апостолиди хотел уехать с семьей в Америку, много лет собирал деньги, а их все не хватало и не хватало. Вот и не выдержал, поддался соблазну.

— Какому соблазну?