Виктория Клейтон - Дом подруги Страница 3

— Няня Порсон подвернула его побольше, а то платье слишком длинно, — вздохнула она. — Мама вечно покупает все на два размера больше, чем нужно. Она заказала его по телефону еще из Шотландии, поэтому оно и сидит как на корове седло. Няня Порсон, знаешь, даже не подшила его, а только приметала подпушку, там и десяти стежков-то нет. С чего бы ему сидеть как надо, верно? Кстати, у тебя случайно нет ремня?

Она смотрела на меня в полном отчаянии. Потом потерла нос, перепачканный сажей, — следствие поездки в поезде — и жалобно сморщилась и захлюпала. Можно было не сомневаться, что она вот-вот расплачется. Жизнь в закрытых школах для девочек всегда была достаточно суровой. А уж проявить понимание к тем, кто младше, считалось непростительной слабостью. Тому, кто был бы уличен в подобном малодушии, можно было только посочувствовать.

Мне сразу бросилось в глаза, как разительно Мин отличается от других девочек — простодушная, искренняя, может быть, даже наивная. Одно презрительное слово в ее адрес с моей стороны — и она будет обречена на долгие годы мучительного одиночества.

Вздохнув, я принялась тереть чернильное пятно тряпкой. Мокрый след, конечно, остался, но пятно почти исчезло. Потом я несколькими аккуратными стежками подшила оторвавшийся подол. Долгими субботними вечерами, когда школа пустела, а за окном лил дождь, я от скуки только и делала, что шила, так что это было для меня детской забавой.

— Господи, вот здорово! — восхищенно ахнула Мин, круглыми глазами наблюдая за тем, что я делала. — А я и нитку в иголку в жизни бы не вдела! Вот спасибо! Я тебе тоже сделаю что-нибудь хорошее.

Она с тоской обвела глазами мою тесную комнатушку со стеганым бело-зеленым покрывалом на кровати и уродливой мебелью, покрытой потрескавшимся и порыжевшим от времени лаком, видимо, гадая, чем же отплатить мне за доброту. И тут ее осенило.

— Хочешь приехать ко мне на следующий уикенд? Наша кухарка печет такие пироги с яблоками — закачаешься! А у нашей кошки родились котята. Целых четыре штуки, представляешь? Один рыжий, два черных и один пятнистый. Держу пари, таких хорошеньких ты в жизни своей не видала.

Ее глаза снова наполнились слезами, и мое сердце, успевшее уже ожесточиться, вдруг дрогнуло. В тех редких случаях, когда кто-то из моих одноклассниц приглашал меня погостить, они из кожи лезли вон, чтобы заставить меня почернеть от зависти, надеясь, что потом, вернувшись в школу, я стану восторженно расписывать роскошь, в которой они купаются. Таким образом, уикенд превращался в тяжкое испытание, и не только для меня одной. На фоне всего этого мысль о яблочном пироге и котятах показалась особенно заманчивой. Я помогла Мин распаковать вещи. Потом, заново заплетая ей косу (волосы она, похоже, не расчесывала ни разу за всю поездку), постаралась втолковать ей, какие тут порядки. Это могло продолжаться бесконечно, но нам помешал звонок к чаю. Большинство школьных правил и традиций Мин назвала дурацкими. Сначала я оскорбилась, но потом, взглянув на это ее глазами, вынуждена была согласиться с ней. К тому времени, как я добралась до обычая преклонять колени перед ракой с мизинцем святой Сексбурги [1], стоявшей в школьной часовне, мы уже обе покатывались со смеху.

В течение всего семестра я потратила уйму времени, выручая Мин из бесконечных передряг, куда она так и норовила угодить, и ограждая ее от ядовитого язычка мисс Левин. К своему величайшему удивлению, я вскоре обнаружила, что уже не так тоскую без матери, как будто, оберегая Мин, в какой-то степени удовлетворяю собственную потребность в любви и заботе, которых никогда не знала. Мои попытки защитить ее и искренняя благодарность Мин, которой она щедро дарила меня, придавали мне уверенности в себе. Я вдруг с удивлением поняла, что совсем не похожа на свою мать — да, собственно говоря, и не хочу быть похожей на нее. А новые ощущения, захлестнувшие меня, были настолько острыми и волнующими, что я чувствовала себя почти счастливой.

Мин с самого начала было наплевать, что думают о ней остальные одноклассницы. Она была абсолютно равнодушна к их колкостям и пренебрежительным взглядам, благодаря которым многие из них (и я в том числе) проверяли свою власть над другими. Это ее благодушие, а также умение во всем находить смешное, в особенности в таких вещах, которые у остальных вызывали священный трепет, в конце концов помогли ей завоевать нечто вроде уважения. Кончилось это тем, что ее оставили в покое.

Вскоре уикенды с котятами и яблочным пирогом стали неотъемлемой частью моей жизни. По прошествии многих лет смело могу сказать, что то была счастливейшая пора моего детства. Как только леди Бартоломью догадалась, что моя мать нечасто дает себе труд вспоминать о моем существовании, а отец и вовсе забыл о нем, она торжественно объявила, что я могу приезжать, когда мне вздумается. На леди Барт, как обычно называли ее, приглашения сыпались со всех сторон. Как она объяснила нам, ей даже и думать не хочется, чтобы отправиться куда-то без Мин, пока та дома. И все же некоторыми визитами пренебрегать не стоит, иначе рискуешь попросту выпасть из круговорота светской жизни. Случись так, Мин, став взрослой, очень быстро поймет, что у нее на руках оказалась изнывающая от одиночества мать, а это, согласитесь, тяжкий крест для любой девушки ее возраста. Так что по субботам ей, волей-неволей, придется выезжать. Так и получилось — раз в неделю, очень элегантная, она уезжала на очередной обед или вечеринку с друзьями. А мы с Мин спускались на кухню их скромного лондонского дома, играли с котятами, уплетали за обе щеки тающий во рту яблочный пирог или фруктовый рулет с джемом, заедая их меренгами, крыжовенными тартинками и другими восхитительными вещами, вышедшими из-под рук Джины, кухарки леди Барт.

Именно Джина научила меня наслаждаться едой и с благоговением относиться к кулинарному искусству. Много счастливых часов я провела возле нее, пока она учила меня готовить сдобное тесто или взбивать белки, в то время как Мин, которую все это интересовало мало, читала нам вслух любовные романы, до которых Джина была большая охотница. Характер у Джины был поистине золотой — она никогда не сердилась, если Мин отпускала ехидные замечания в адрес главных героев. Вместо того чтобы ругаться, она хохотала еще громче нас, счастливая оттого, что мы обе ее любим. Часто мы валялись на жестком лоскутном коврике, окружив себя кошками, и слушали рассказы Джины о тех временах, когда она еще молоденькой девушкой служила горничной в огромном палаццо. Котята выросли, часть из них раздали по знакомым, вместо них появились другие, которых мы ласкали и баловали точно так же, как прежних. Ей-богу, я с трудом представляю себе, кто бы еще мог лучше заменить мне семью, чем леди Барт с Джиной.