Барбара Хоуэлл - Простая формальность Страница 3

— Извини, что я так долго, — сказала Синтия. Ее голос, богатый интонациями, действовал на него успокаивающе.

— Я люблю тебя, — пробормотал Клэй. Он уже произносил эти волнующие и ко многому обязывающие слова две недели назад, но не получил тогда определенного ответа. Самое большое, чего он добился — неубедительно произнесенное «я тоже к тебе хорошо отношусь, Клэй, дорогой».

— Ну скажи! Скажи! — добивался Клэй, не разжимая рук.

— Что?

— А ты?..

— Люблю ли я тебя? Конечно! Но мне страшно. Я… А где шампанское? Я не слышала, как вылетела пробка.

Она выскользнула из его объятий и прошла в гостиную. Заметив, что фотография лежит на столике лицом вниз, Синтия поставила ее на место.

— Опять упала.

— Нет, это я брал посмотреть. Какая ты красивая!

Она засмеялась:

— Скажи это девочкам. Им все кажется, что я не так выгляжу, как надо. О, Господи, я забыла орешки!

И она опять исчезла.

Клэй снова посмотрел на фотографию. Слева и направо от Синтии, прижавшись к ней, стояли ее дочери, тогда еще дошкольницы, в платьях с рукавами-фонариками. У всех был одинаково безмятежный вид — чистое притворство: он знал, что как раз в это время муж Синтии (Герек? Токук? что-то похожее на магазин товаров для дома, запомнить фамилию было невозможно) беспробудно пил, хлестал виски бутылку за бутылкой. Синтия подробно рассказывала ему про это ужасное время.

Такая царственная безмятежность наверняка далась ей нелегко — тут требовалось немалое мужество и умение (опять умение!), благородная решимость любой ценой противостоять реальности. Такой дар бывает у королев, президентских жен и великих актрис. И Синтия, в меру своих возможностей, к ним примыкала. Важнее всего стиль и чувство собственного достоинства, провозглашали эти фотографии; мелодрама потом. Такие люди всегда служили примером, своего рода знаменем, высоко поднятым над полем боя: вопреки превратностям судьбы, они напоминали, каким может и должен быть человек и каким он обязательно станет, когда все войдет в норму.

А он сам? Он-то, конечно, не знамя. В его характере слишком много услужливости, желания угодить, тут уж не до собственного достоинства. Ему еще не встречалась женщина, которая не хотела бы заполучить его больше, чем он ее, — включая Мэрион.

— Орешков? — Синтия опять стояла перед ним — крупная, пышная, желанная.

Но отнюдь не безмятежная. Он взял из ее рук блюдо с орешками и поставил на столик. Сжав ее локти, он заставил ее, как маленькую девочку, опустить руки вниз. Ее глаза смотрели куда-то в пространство, губы застыли в неопределенной улыбке, кончик носа чуть-чуть подрагивал. Она сказала правду: ей действительно было страшно.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — объявил Клэй.

Она открыла рот, закрыла, опять открыла.

— Серьезно. Ты меня слышишь?

— Да.

Глядя в сторону, Синтия выскользнула из его рук и отошла налить себе шампанского. Наливала она ужасно долго, но когда бокал наполнился, Синтия подняла его твердой рукой.

— Клэй, нужно как следует все взвесить. Мы знакомы всего три месяца… Надо еще подумать. Ты берешь на себя такую огромную ответственность. — Голос у нее прервался.

Он еще крепче сжал ее руки и понял, что надо поскорее снять с нее этот плотный костюм. Медленно, с нежностью и опытностью, которую приобретает мужчина, сменив за последние тридцать лет своей жизни дюжину любовниц и не один десяток случайных подружек, он снял с нее жакет, свитер, блузку и лифчик. Хотя она почти не двигалась, только подняла руки, когда он снимал свитер, он знал, что это доставляет ей удовольствие. Разумеется, в такой ситуации она не впервые; ей наверняка приходилось испытывать наслаждение от того, что ее раздевает сильный и властный мужчина, на котором она может испробовать собственную силу и власть. Эта мысль не пробудила в нем ревности. Он всегда предпочитал иметь дело с профессионалами.

Она стояла перед ним в тяжелых туфлях и твидовой юбке, с обнаженной роскошной грудью, и Клэй заметил, что взгляд ее направлен на что-то за его спиной. Да, конечно, окно! Занавески не задернуты.

Он не обернулся, а продолжал расстегивать на ней юбку и стягивать колготки. Пусть решает сама, задернуть занавески или погасить свет.

Синтия не двинулась с места. Она позволила ему раздеть себя до конца. Статная, полногрудая, сейчас, в ярком свете, она казалась ему еще более привлекательной. Не спеша раздеваться, Клэй опустился на колени, притянул ее к себе и начал целовать. Она замерла, улыбнулась; ее тело просыпалось и оживало. Чуть погодя она выключила свет — выключатель был совсем под рукой — и, страстно постанывая, опустилась на пол.

Ему показалось, что пролетело всего несколько минут. Но когда он потом посмотрел на часы, то понял, что прошло больше получаса, — а он так и не снял костюм, на который сейчас налипли длинные бледные шерстинки с ковра.

Она собрала свою одежду, ушла в ванную и вернулась через пару минут совершенно одетая, с одежной щеткой в руке.

— Я предвидела, что этот ковер будет линять, но он был такой дешевый и пушистый — я не удержалась и купила!

Спокойно и деловито, как всегда, она сняла с него пиджак и почистила. Руки у нее были энергичные, сильные.

— Это было прекрасно. Я надеюсь, тебе тоже было хорошо? — спросил Клэй, наливая еще шампанского. Он согрелся, расслабился и не прочь был поужинать.

— Не надо тебе носить рубашки с короткими рукавами, — заметила Синтия, — ты в них кажешься…

— Слишком мясистым?

— Немножко простоватым. Дай я почищу брюки.

Пока она орудовала щеткой, Клэй думал: я должен ее заполучить. Обязательно. Почему она не отвечает на мое предложение? Неужели ждет, чтоб я ее упрашивал? Он вздрогнул, когда она провела щеткой по ширинке.

Кончив чистить, Синтия отложила щетку, села, скрестив ноги, и спросила:

— Что такое, по-твоему, любовь?

— Ну, такое приятное чувство. Когда двоим хорошо вместе. Не беспокойся. Я знаю, что тебе со мной хорошо.

— Да, ты прав. Мне с тобой хорошо.

— Вот поэтому я и считаю, что нам надо пожениться. — Он старался, чтобы в его голосе не прозвучало недовольство или обида.

— Ты действительно любишь меня?

— Да. Конечно, да. Разве ты не чувствуешь?

— И ты серьезно хочешь на мне жениться?

— Да. Ты самая удивительная женщина в моей жизни.

— Не может быть.

— Клянусь! Я…

Она не дала ему договорить.

— Сама не знаю, чего я добиваюсь. Просто ты меня застал врасплох. Я люблю тебя и, конечно, выйду за тебя. Я согласна.

Улыбнувшись впервые с тех пор как она спустилась вниз, Синтия поднялась и быстро подошла к нему, опрокинув по пути букет искусственных цветов на кофейном столике. Рассеянность? Неловкость? Такой он ее еще не видел. Может быть, это от любви? Во всяком случае, вид у нее был абсолютно счастливый.