Андреа Семпл - Проверка на любовь Страница 3

Итак, я подъезжаю к дому подруги и некоторое время стою у ее подъезда, стараясь прийти в себя и успокоиться, потом нажимаю кнопку домофона.

— Кто там?

— Фи, это я.

— А, привет! Сейчас я тебя впущу.

Дверь призывно пищит, я прохожу внутрь и топаю по длинному коридору до квартиры Фи. Она уже стоит и ждет меня, эдакий стройный силуэт в дверном проеме. Но вот я приближаюсь к ней, и она успевает прочитать на моем лице все.

— Что стряслось? Ты ужасно выглядишь!

Я безвольно останавливаюсь рядом с Фионой, стараясь как можно дольше не встречаться с ней взглядом.

— Я… видишь ли… э-э-э…

Какая-то упрямая часть меня противится тому, чтобы тут же выложить подруге все, что произошло. И не потому, что она не поможет мне справиться с бедой. Она знает, как следует вести себя в подобных ситуациях. Как и подобает девушке, работающей по связям с общественностью, она обязательно найдет положительные моменты в любой трагедии. Но дело в том, что в ее голове мы с Люком до сих пор вместе, и ничто на свете не сможет нас разлучить. И от того, что сейчас эта иллюзия развеется, мне самой может стать гораздо хуже. Однако я каким-то образом заставляю себя пробормотать эти страшные слова:

— Между мной и Люком все кончено.

Она морщится и сочувственно наклоняет голову чуть вбок. Фиона протягивает руки, всегда готовые заключить меня в дружеские объятия:

— Ах ты, милая моя, ну, иди сюда.

Я роняю голову ей на плечо, и слезы неудержимо катятся по моим щекам. Все это сопровождается некоей смесью всхлипываний с подвываниями, означающими наивысшую степень жалости к самой себе, и продолжается это примерно минуты две. Все это время Фи неустанно и с искренней нежностью поглаживает меня по затылку.

— Прости меня, — поскуливаю я, когда слезы кончаются, и мне становится просто нечем плакать.

— Это еще за что?

Я поднимаю зареванное лицо:

— Прости, я тебе всю рубашку своими соплями изгваздала.

Мы заходим в квартиру. Карла здесь нет, он сейчас во Франции на очередных съемках какой-то новой модной коллекции одежды.

— Итак, что же все-таки произошло? — настаивает на ответе Фиона, протягивая мне сигарету. Между нервными глубокими затяжками я умудряюсь посвятить ее в события дня. Когда я объясняю ей, в какой именно момент Люк соизволил сообщить мне о своей измене, ее ответ заставляет меня улыбнуться:

— Неисправимый сиськовыжиматель!

Должна заметить, что у Фионы есть удивительная привычка применять небывалые экзотические выражения. Вот примеры ее уникального словарного запаса: «небритые кокосовые яйца», «факом затраханный трах» и мое любимое «галоп обкуренного гомика». Иногда со стороны может показаться, что она произносит реплики из сценария, написанного совместно Квентином Тарантино и Энидом Блайтоном. (Наверное, именно так вела бы себя любая девушка, насмотревшаяся по видео «Бриолина», предварительно приняв изрядную дозу экстази).

Но Фиона умеет и слушать. Она знает, когда и как нужно вставлять подбадривающие «м-м-м» или «ах!». При этом она не переигрывает, потому что искренне сопереживает. Даже ее внешний вид и одежда действуют успокаивающе: пушистые домашние тапочки, мешковатые спортивные брюки и легкомысленная розовая рубашонка. Ее волосы аккуратно причесаны и стянуты в идеальный «хвост». Она ассоциируется у меня с большой чашкой ароматного какао, хотя последнее вроде бы не имеет никакого отношения к одежде и прическам.

— Я полагаю, что ты должна ему чем-то ответить за такую наглость.

Но эти слова не имеют для меня никакого значения. Рано или поздно он все равно сознался бы в содеянном, так как секретов между нами не водилось. С первой же ночи мы были полностью открыты друг другу и так изливали душу, что это казалось для меня чем-то непостижимым, по крайней мере, в отношениях парень — девушка. Любовь к правде — одно из положительных качеств Люка, и он постоянно ищет ее и презрительно высмеивает любые попытки скрыть истину. На личном уровне это всегда влекло меня к нему. Ну, хорошо, он циничен. Тем не менее проявляет интерес буквально ко всему. С ним было здорово: приятно иметь рядом человека, которого интересуют не только конкретные факты твоей биографии, но и более расплывчатые понятия: твое отношение к различным событиям, личное мнение и, раз уж на то пошло, даже такие глобальные проблемы, как жизнь и смерть.

Однако раскрываться друг перед другом, подходя к истине так близко, как только могут позволить слова, — все это — игра опасная. Она сродни притязаниям не только на прошлое человека, но и на его сокровенные мысли. Не остается ни одного местечка, чтобы спрятать туда свою тайну или способа как-то приукрасить истину. Неожиданно понимаешь, что все уже присвоено другим.

Может быть, из-за этого у Люка возникли трудности. Может быть, он и попытался бы вычеркнуть этот эпизод из своей жизни, но у него вряд ли бы это получилось. Как он однажды с гордостью заявил, заканчивая одну из своих статей в «Интернет Плэнет»: «Информация жаждет свободы, и это стремление естественно». Оказывается, он прав.

И что мне теперь делать, я не знаю.

Возможно то, что рассказал мне Люк, действительно очень важно, но только не в том, как это понимает Фиона. Может быть он сам, на подсознательном уровне, хотел прекратить наши отношения. Не исключено, что этот бессмысленный секс с незнакомкой оказался для него столь восхитительным, что он, наконец, понял, чего лишал себя столь долгое время. Теперь мой разум начинает меня пытать. А что, если это был вовсе не бессмысленный половой акт? И под Люком оказалась вовсе не незнакомка? Может быть, он давно знал эту девицу, и между ними был роман. Математически это допустимо: хотя мы находимся вместе в течение шестидесяти процентов всего времени, остается еще целых сорок, за которые никто ни перед кем не отчитывался… А уж измена мне, как специалисту по любовным интригам, — яркое проявление его любимого черного юмора.

Но в этот момент ход моих мыслей прерывает голос Фионы:

— Ты можешь жить у меня, сколько хочешь.

Я, конечно, оценила ее предложение, но сразу поняла, что такое решение проблемы весьма кратковременно. Уже через несколько дней Карл вернется из Франции, а уж он-то встретит эту затею Фионы приютить меня здесь без всякого энтузиазма. Да уж если быть честной до конца, меня не очень привлекает идея — делить одно жизненное пространство с Карлом. Я хотела сказать, что даже если внешне он, может быть, и напоминает старшего и длинноволосого брата Джоша Хартнетта, на шкале ментальной стабильности я бы расположила его способности где-то между Марайей Кэрри и Оззи Осборном. Правда, Фи уверяет, что он здорово изменился и теперь больше интересуется ею самой, а не тем, как бы втянуть ноздрями половину всех запасов кокаина Колумбии. Надо отдать ей должное — она действительно помогла ему достойно перенести этот трудный этап его жизненного пути, как она иносказательно выражается о тех месяцах, когда Карл доставал кокаин буквально из-под земли и пользовал его самыми немыслимыми способами, большей частью, просто насыпая в столовую ложку. Свернутые в трубочку банкноты оказались ему не по нраву — во-первых, было слишком муторно скручивать их, а во-вторых, принимая во внимание это дорогостоящее увлечение, банкноты далеко не всегда водились у него в доме.