Данил Гурьянов - Глупая улитка Страница 3

Я представил, как она сейчас сидит у меня в кабинете и от беспомощности, отвращения закачал головой. Еще на что-то рассчитывал! Я хмыкнул.

Зачем эту… в мой мир? Издевательство… Проникла на мою территорию. Уродливое вкрапление…

Я надавил на качан до хруста, а потом присел на корточки и упрямо затушил о его светло-зеленый бок сигарету.

3

Рабочие дни шли косяками.

Лопатина мешала мне своим присутствием, я старался не смотреть на нее и как можно меньше разговаривать с ней. Я люблю приходить на работу первый, в тихий кабинет, но она украла у меня это удовольствие. На сколько бы раньше я ни пришел, она уже там: поливает мои цветы или кормит моих рыбок в трехлитровой банке. Мысленно я начинал беспощадно ругать ее. Меня раздражало каждое ее проявление. Тот факт, что некрасивое и нелепое имеет право на существование, особенно рядом со мной, убивал меня. Лопатина чувствовала зло, которым я исходил, и боялась меня. При этом старалась сохранить достоинство в своих движениях, осанке. И потому напоминала клоуна. Мне хотелось сильно и исподтишка толкнуть ее, застать врасплох. Меня достала эта ее непроницаемая физиономия с жалкой претензией на исключительность. Меня трясло, когда я видел на ней шляпу «с натюрмортом». В понедельник на полях была бархатная роза, во вторник — ромашки. Когда в среду экспозиция опять поменялась — на гроздь пластмассового винограда, я не выдержал и спросил: «А что будет завтра? Банан?» Она стала красной, как свекла, и ничего не ответила. На следующий день пришла вообще без головного убора, хотя похолодало. А я понял: над ней интересно потешаться. Даже надо потешаться, потому что я не уважаю ее, не люблю и чувствую безнаказанность. Дурочка, холопка. Пришла? Будешь развлекать.

Как-то мне захотелось подловить ее. Я пришел в больницу на час раньше, но в здание не вошел — остановился в саду около своего окна. Я не знал, что рассчитываю увидеть, ведом был скорее интуицией, но хотелось чего-то такого, чтобы над ней можно было посмеяться. Она появилась минут через пять.

Сняла свой плащик, надела на белое платьишко белый халат… и подошла к моему месту. Я приблизился к стеклу почти вплотную. Она встала на колени, прижалась щекой к поверхности стола, замерла… Потом, как вода, ушла вниз. Под столом, на корточках, маленькая, она была как в коробочке; положила руки на мой стул, уткнулась в них лбом.

И снова тишина, неподвижность…

Открылась заколка, и рыжие волосы расползлись по бокам, повисли, касаясь пола.

В саду пели птицы…

Я начал дрожать.

Ничего не происходило…

Лопатина поднялась. Лица не видно. Нашла заколку. Сцепила волосы. Взяла пластмассовую лейку, пошла к окну…

Я быстро развернулся и убежал. Остановился около мусорных баков.

Она без ума от меня, как иначе объяснить увиденное? Или решила сглазить, колдовала…

Я пошел к поликлиническому отделению.

Может, действительно колдовала? Иначе почему не дрожала, не гладила себя?

Напряженный, я вошел в кабинет. Лопатина как всегда невозмутимо поздоровалась со мной. Я осторожно сел за свой стол. Она с отсутствующим выражением лица крутила в точилке карандаш.

«Вот сучка!..» — неспокойно разглядывал я ее.

Приближался мой день рождения. Обострилось ощущение быстротечности времени и собственной никчемности. К нам почти каждый вечер приходил Вадим. Безупречный. Я тихо ненавидел его. Он любил развалиться в моем кресле и смотреть на кривлянья моей жены, как на стриптиз. Я чувствовал себя сутенером.

Элеонора находила предлоги, чтобы не спать со мной. В ее глазах были все оттенки любви, но этот прекрасный взгляд проходил сквозь меня. Было унизительно и завидно наблюдать ее эйфорию. Дело осталось за малым — чтобы ураган снес их крыши, а я остался без квартиры, без тещи-главбуха и с рогами. Зато Элеонора будет вальсировать в Москве.

— Предлагаю на твой день рождения пойти в «Натали». Тем более, что Вадима мы туда еще не водили, — сообщила Элеонора за два дня до субботы.

Чтобы уколоть ее как следует, я сказал, что хочу отметить праздник дома, собрав коллег.

— Что?! — Элеонора обернулась ко мне с помадой в руке. — Тебе деревенской свадьбы захотелось? Два дня готовить, а потом столько же мыть? Мне этого мещанства дома хватило! Я за тебя вышла не для того, чтобы даже в таких мелочах расходиться…

Ее серьезное возмущение в сочетании с наполовину накрашенной верхней губой производило комичное впечатление.

— Как это не передумаешь? А меня ты спросил? Не нужна мне здесь ваша шушера!

Я легко выдерживал ее взгляд и думал: «Шлюха. Такая же, как и Лопатина». Я представил, как нужно обращаться со шлюхами…

— Ты слышишь меня? Что уставился, как придурок?!

Ее передернуло и, собрав косметику, она нервно ушла в другую комнату. Это означало капитуляцию.

Конечно, мне не хотелось вести Арнольдовну и компанию к себе домой, однако желание пойти против Элеоноры было слишком велико. Сотрудницы восприняли мое приглашение с удивлением, но прийти согласились, — их распирало любопытство посмотреть, как я живу «со своей телезвездой». Лопатина, как всегда, молчала, и я надеялся, что она не явится.

Утром Элеонора подарила мне плохую туалетную воду, была мила. Расцвела, когда пришел Вадим.

— Поздравляю, брат, — он крепко пожал мне руку.

Я остолбенел. Он угадал то, о чем я мечтал всю жизнь. Мне захотелось поделиться с ним всем, что имею.

У нас было легкое настроение, мы накрыли стол. Наконец пришли сотрудницы — пять баб. Лопатина среди них. Извращенка. Разве упустит шанс потереться втихаря о мои домашние вещи? Пусть рискнет… Больная…

Она сняла свой плащик, и меня чуть кондрашка не хватила. На зеленое трикотажное платьице, в котором, наверно, ее мама на демонстрации первомайские ходила, были нашиты оранжевые звезды всяких размеров…

Бабы стали говорить громче, стараясь отвлечь внимание от прикрепленной к ним дурочки.

Я окончательно понял, что это психически ненормальный человек. Я был готов провалиться сквозь землю от стыда перед Элеонорой и Вадимом. Я словно слышал голос жены: «И ты с ЭТИМ работаешь?» Мне показалось, что Вадим исполнился снисхождением ко мне, будто увидел мою любовницу, а не медсестру и ему все стало обо мне ясно.

Между тем меня сумбурно поздравили от коллектива, молчала только Лопатина. Торжественно извлекли из сумки подарок — большого деревянного козла.

Не мешкая, все расселись за стол. Я — во главе, Элеонора с Вадимом справа, а Лопатина, благодаря перетасовкам Арнольдовны, рядом со мной слева. За Элеонорой ухаживал Вадим, я был вынужден ухаживать за Лопатиной. «Чтоб ты подавилась», — думал я каждый раз, когда накладывал еду ей в тарелку и чувствовал исходящее от ее неподвижности напряжение.