Ульяна Соболева - Черные Вороны. Лабиринт Страница 3

Я в этом даже не сомневался. Сам такой. Оттрахал и забыл. Пошел дальше. Но, бл**ь…

— То есть идеи проверить, сделала ли она аборт, у тебя не возникло?

— Нет. Совершенно. По всей логике вещей должна была. Не в ее положении оставлять ребенка, безотцовщину с её то мамашей чокнутой. Ей не повезло, либо тебе повезло. Сейчас я уже не знаю, что это было. Извиняться мне не за что, да и оправдываться тоже. Я не знал о твоем существовании, а она не представляла для меня ровным счётом ничего, чтобы я начал интересоваться.

Савелий поставил на стол два бокала и плеснул нам обоим виски.

— Я, Макс, предлагаю начать с чистого листа. Вот с этого момента, когда я знаю, что ты мой сын. Исправить уже вряд ли что-то можно, но, учитывая, как ты подгадил за последние годы — мы в расчёте. Ты теперь моя семья и я готов забыть все то дерьмо, что ты расплескал вокруг себя в радиусе километров. Не пафос — жизненное кредо. Родная кровь — не вода.

Он отпил виски и снова посмотрел мне в глаза. Я не знал, что испытываю. После того, как тобой затыкали все прорехи и твоими руками устраняли неугодных довольно странно вдруг понимать, что тебя возвысили до каких-то благ, потому что ты вдруг оказался носителем генов самого Ворона.

— Не сказал бы, что сожалею об этом дерьме, — ответил я и отпил виски. Ворон ухмыльнулся.

— Я был бы разочарован, если бы ты сожалел. Поэтому проехали. Назовем это ответным шагом, спустя несколько лет.

Я молчал, смотрел на него и молчал, сжав челюсти. Не так-то просто спустя столько лет ненависти вдруг начать воспринимать его иначе, чем подлым ублюдком, из-за которого погибла моя мать.

— Я знал, что разговора особо не получится. Это нормально. Время займет. На. Возьми.

Ворон, сунул руку за пазуху и достал из внутреннего кармана пиджака конверт, подал мне.

— Загляни.

Если это бабки, я врежу ему, несмотря на то, что он еле на ногах стоит. Раскрыл конверт и достал свидетельство о рождении. Моё свидетельство. Свежая корочка, едва высохшие чернила и печать. Только фамилия теперь стояла не та, которую указала мать, а Воронов, и в графе «отец» проставлено имя Савелий Антипович Воронов.

Стиснул челюсти до боли, чувствуя, как участился пульс и раздуваются ноздри. Внутри началась война, где одна часть меня хотела разодрать это гребаное свидетельство и швырнуть в лицо Ворону, а другая содрогнулся от идиотской непонятной радости.

— Именно поэтому я не звал тебя месяц. Я хотел сделать то, что сделал бы двадцать восемь лет назад, если бы узнал о твоем существовании. Я, может, паршивый человек и хреновый отец, но я справедлив и у меня есть свои принципы: мои дети — это мои дети. Моя семья. А семья, Макс, — это святое. Землю жри, но семью не предай.

Он вдруг схватил меня за затылок.

— На меня смотри, — наши взгляды встретились, и я сильно сжал конверт пальцами, — сученок, а глаза как у меня, один в один. Дел ты навертел…Я расхлебывать заколебался за этот месяц. Но имел право… Признаю. Виноват.

Ну так как, сынок…Готов начать сначала? Дашь этому шанс? Если нет, то я счет открыл на твое имя. Бери бабки и уезжай, куда хочешь, только свидетельство тогда здесь на столе оставь — и не было ничего.

Мы смотрели друг другу в глаза, и, кажется, я даже слышал, как секундная стрелка отматывает на циферблате. Если разорву свидетельство, то все напрасно было. Каждый день моей гребаной жизни был бессмысленным. Я медленно положил свидетельство в конверт и сунул за пазуху. Отец кивал головой, не отрывая от меня взгляда.

— Правильно, сын. Умно. Эмоции сиюминутны, а жизнь — штука длинная и одиночество в ней — далеко не самый лучший выбор, — убрал руку и отошел к столу, осушил свой бокал полностью, повернулся ко мне. — Значит так, Макс, подчищать больше не будешь, сам выберешь, кто этим займется вместо тебя, а ты возьмешь на себя Питер — там много важных дел делается. Мне нужен свой человек. Раньше я сам справлялся, но сейчас мне все труднее мотаться, я даю тебе второй шанс, мальчик. Не разочаруй меня. Оставь обиды и все счета в прошлом. Перешагни. Не сможешь — значит, я неверно на тебя поставил. Только в этот раз я не сделаю скидок на твою ненависть и трудное детство. Предашь — закопаю. И не важно, сын ты мне или нет. Андрея ждало бы тоже самое.

Спустя три года многое изменилось, но я так и не назвал его отцом. Болезнь подкосила его еще сильнее, и он уже редко выезжал из дома, но по-прежнему вся империя держалась на нем.

Зазвонил сотовый и я бросил взгляд на дисплей — незнакомый номер. В пять утра на минуточку. Нажал на громкую связь, выруливая на прямую трассу к столице.

— Да! Кто это?

— Максим? — голос очень нежный и очень знакомый. Пусть я и не слышал его пару лет.

Сам не понял, как свернул к обочине и резко затормозил.

— Максим это…я… это…

— Это ты. Я узнал, маленькая…Что случилось? Не спится?

2 глава

КАРИНА

— Воронова, ты дура психованная, иди лечись… ненормальная!

Я слышала, как Гена скулит от боли, согнувшись, придерживаясь рукой за стену, и шипит сквозь стиснутые зубы. Пару секунд назад я со всей дури заехала ему коленом в пах.

— Нефиг руки распускать, урод, — раздраженно рявкнула я и ускорила шаг. Мне хотелось как можно быстрее выбежать на улицу и глотнуть свежего воздуха, чтобы никто не заметил, как дрожат мои руки и не услышал, как сильно забилось сердце, колотясь и ударяясь о грудную клетку.

— Кариииина, подожди… да подожди ты! Куда ты бежишь?… Ээээй!

За мной бежала Танька — единственный человек из всего этого гламурного гадюшника, с которым я могла общаться. Я ненавидела здесь все — начиная от стен и заканчивая преподавателями и одноклассниками, с которыми приходилось видеться каждый день. Элитная школа для золотых детишек. Пафос, дурацкие разговоры и конкуренция — у кого круче модель смартфона и кто успел прошвырнуться по европейским бутикам, чтобы напялить на себя очередные шмотки из последних коллекций. Только здесь мало у кого хватало мозгов, чтоб понять — от нас просто откупились. Мамочки и папочки, у которых есть дела поважнее. И мой такой же. Кормит-поит-одевает. Психологи-психиатры-антидепрессанты. Я видела его очень редко — после смерти мамы он практически не бывал дома. Почувствовала, как от одной лишь мысли о маме внутри все сжалось от нестерпимой боли, как будто там не осталось ни одного живого места… Все внутренности кровоточат, наматываясь на зубья огромного маховика, который крутится настолько медленно, что я чувствую, как в очередной раз меня разрывает на ошметки. Черт, почему так невыносимо? Мне хотелось, чтоб стало легче, и в то же время я жаждала этой боли. Потому что она никогда не даст мне забыть, во что превратил мою жизнь папочка.