Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2 - Батракова Наталья Николаевна Страница 3

— Правильно! Ты замечательный ученик! — похвалила Катя, усаживая Марту обратно в кресло. — До скорой встречи!.. Ну, что? Ангел мой, пойдем со мной! — пристегнувшись рядом с дочерью, напомнила она Оксане слова молитвы.

— …Ты впереди, я за тобой, — продолжила та, выруливая с площадки. — С Богом!.. Я вам даже завидую: завтра будете в Минске, у бабушки с дедушкой…

— …и у Апельсина, — напомнила Марта, как все дети, обожающая животных. — И не в Минске, а в Ждановичах.

— Щебетуха! Ну всё она знает, всё комментирует! — не удержалась от улыбки Оксана.

Это было правдой. Едва научившись говорить (а разговаривать Марта начала около девяти месяцев и к году изъяснялась короткими предложениями), любые действия как свои, так и окружающих она сопровождала словами, задавала бесконечное множество вопросов и порой успевала ответить на них первой. Притом в зависимости от того, как к ней обращались, на русском или немецком. Чем, конечно же, удивляла и умиляла окружающих. И это несмотря на то, что круг общения матери с дочерью по большей части состоял из выходцев с постсоветского пространства, которые общались на русском. С немецким, пока не пошла в садик, девочка сталкивалась в основном в клинике или когда мама включала уроки немецкого по телевизору: как губка впитывала новые слова и выражения.

Чего не скажешь о маме, которой пришлось приложить немало усилий, чтобы после четырех лет жизни в Германии не чувствовать дискомфорта в общении. Особенно трудно приходилось в первый год: курсы немецкого, самостоятельные занятия каждый день. И все равно часто комплексовала, впадала в ступор при общении с носителями языка. Боялась что-то сказать не так, неправильно сформулировать мысль, быть непонятой или понятой превратно. Прорвало лишь перед сдачей обязательного для вида на жительство экзамена по языку на уровень В1. От страха, что ли. Экзамен сдала, сертификат получила, но продолжала чувствовать неуверенность в письменной речи. К счастью, если нужно что-то написать, существует интернет-переводчик.

Меж тем Оксана протянула назад правую руку и игриво пощекотала ножку ребенка. Девочка звонко рассмеялась, резко отодвинулась и спустя секунду продолжила игру, пытаясь дотянуться до плеча водителя. К счастью, мешал ремень. Иначе шутливая возня в нарушение правил безопасности могла бы продолжаться долго: Оксана и Марта обожали друг друга и могли дурачиться столько, сколько позволяло время.

— Мама, а Апельсин поздравит меня с днем рождения? — смирившись с невозможностью достать водителя, спросила дочь.

— Ну, не знаю… — Катя растерялась. — Может, как-то и поздравит: по-своему, по-кошачьи. Помурлыкает, к примеру, как-то особенно.

— А давай заберем его с собой: пусть он поживет с нами. А потом мы вместе вернемся к бабушке с дедушкой.

— Нет, Марточка. Нам скоро на операцию. Кто будет играть с Апельсином, кто будет его кормить? Ты же знаешь, Генрих против животных в доме.

— Генрих, Генрих… — Марта насупилась. — Кот Алертов совсем старенький, на год старше Зигфрида, а его все любят: и дядя Берндт, и тетя Астрид, и Зигфрид. Это только твой Генрих никого не любит…

— Ну что ты, лапушка, Генрих всех любит: и тебя, и меня, и животных, — поймав в зеркало заднего вида многозначительный взгляд Оксаны, принялась убеждать дочь Катя. — Но он считает, что, пока ты окончательно не поправишься, нам их лучше не заводить. Вот кто будет ухаживать за Апельсином, пока мы будем в клинике? Генрих и тетя Оксана работают, Нина и Никита в школе, Зигфрид тоже часто уезжает: то соревнования, то учеба. Пусть уж лучше Апельсин поживет у бабушки с дедушкой. К тому же коту, чтобы уехать в другую страну, тоже нужен паспорт. А мы ненадолго едем, не успеем сделать.

— Хорошо… Пусть поживет у бабушки с дедушкой, — согласилась дочь. — Мы все равно к ним навсегда приедем, ты обещала.

— Приедем, — кивнула Катя.

«Вот только вряд ли навсегда, — добавила она про себя. Настроение мигом испортилось. — Условия Генриха приняты… И всё ради тебя, солнышко, лишь бы ты окончательно выздоровела, — она погладила дочь по волосам, поцеловала в макушку. — Подрастешь — поймешь, что только ради тебя…»

— Если очень хочешь, то можешь остаться с Генрихом. А я всё равно буду жить с бабушкой и дедушкой, — словно прочитала ее мысли дочь и добавила: — Будешь приезжать к нам в гости…

…Припарковавшись недалеко от вокзала за час до отправления поезда, Оксана и Катя, оставив в салоне уснувшую девочку, вышли на воздух. Им о многом хотелось поговорить перед отъездом, но не в присутствии ребенка. Слишком уж не по-детски логично мыслила Марта, задавая вопросы, на которые невозможно было ответить. Такое случалось, и не раз. Пытаясь уйти от ответа, приходилось изворачиваться, обманывать, фальшивить. Непонятно как, но она это сразу улавливала: в маленькой головке словно включался процессор, который, находя нестыковки, тут же генерировал новые уточняющие вопросы.

Развитые не по возрасту аналитические способности дочери Катя заметила давно и поначалу не придавала им значения, объясняя их повышенным детским любопытством. До тех пор, пока зимой та по-взрослому не отчитала мать за попытку уйти от ответа на вопрос о папе. Мысленно она давно к этому готовилась, и все же вопрос застал ее врасплох: не ждала его так рано. Да еще фактор неожиданности сказался: мама готовила ужин, дочь за столом читала вслух книжку (только-только научилась складывать слоги в слова) и вдруг, оторвавшись от страницы, на полном серьезе спросила: «Когда ты познакомишь меня с моим настоящим папой?»

И что ответить ребенку в три с половиной года? Неужели рассказать всю правду? Принялась лепетать о том, что папа… Впрочем, Катя и сама уже не помнила, что говорила. Поначалу внимательно слушавшая дочь быстро потеряла интерес и заявила: мама придумывает! Как в мультике: когда кто-то кого-то пытается обмануть, то сочиняет разные истории. И привела пример. Пересказывая сюжет, Марта на время отвлеклась, позволив матери справиться с замешательством, но ненадолго: заявила, что, как бы ее ни просили, она никогда не станет называть Генриха папой. Затем как ни в чем не бывало она подхватила книжку и отправилась на диван в гостиную…

— Зажигалку в машине забыла. — Похлопав по карманам и не обнаружив зажигалки, Оксана сделала пару шагов назад к машине, согнулась, подняла что-то с земли. — Уронила и не заметила, — пояснила она, прикурив. — И в кого она у тебя таким вундеркиндом уродилась?

— В чем-то, может быть, и вундеркинд. Все эти долгие наркозы, операции… Мы ведь не знаем, каково там, между небом и землей, едва рожденной душе пришлось. Повзрослела в силу обстоятельств… А так — обычный ребенок: наговорилась, начиталась, насмотрелась мультиков — и спать, — Катя с улыбкой посмотрела на машину, где, запрокинув головку и приоткрыв ротик, в автокресле спала дочь.

— Не тянет снова закурить?

— Еще как тянет! Особенно после ее вопросов… Ладно, дай сигаретку. Может, успокоюсь.

— Нервничаешь?

— Не без этого. Ночью, считай, глаз не сомкнула. Но не столько из-за поездки… Как бы ни случилось ошибки, которая всем испортит жизнь. Ты же слышала, как Марта о Генрихе отзывается… — выпустив дым, она с непривычки закашлялась.

— Уже сто раз пожалена, что уговаривала тебя здесь остаться: вернулась бы в Минск, смотришь, по-другому все сложилось бы.

— К чему теперь эти разговоры? Уже нет другого выхода.

— Не сложится — разведетесь.

— О чем ты! Он честно предупредил, что от Марты после удочерения уже не откажется и мне не отдаст. Так что придется быть рядом. Я без нее не смогу.

— С первого дня мне этот Генрих не нравился, — Оксана вздохнула. — Здесь я с Мартой солидарна. Простить себе не могу, что не получилось тебе помочь.

— Перестань. Если кто и виноват в этой истории, то только я. Не надо было всё пускать на самотек… Сразу после операций час годом казался, жила одним днем: все мысли о Марте, о ее здоровье… Только получается, однобоко я о ней заботилась, теперь вот обеим приходится расплачиваться.