Сильвейн Рейнард - Искупление Габриеля Страница 3

– Посмотри на меня. – (Она послушно посмотрела на него.) – Мы здесь совершенно одни. А от зрелища твоего обнаженного тела у меня захватывает дух.

Габриель оставил в покое груди жены, и его руки отправились странствовать по холмам и долинам, ведущим к ее бедрам. Прикосновения были легкими, едва ощутимыми.

– Я тебя заслоню, – пообещал он.

– Чем? Этим пледом?

– Своим телом. Даже если кто-нибудь и набредет на нас, обещаю: я не позволю никому любоваться тобой.

Уголки ее губ приподнялись в улыбке.

– Ты все продумываешь.

– Просто я думаю о тебе. А ты для меня – все.

Губы Габриеля прильнули к ждущим губам Джулии. Кружевной лифчик наконец-то полетел вниз. Габриель неторопливо и даже чуть лениво путешествовал внутри ее рта. Затем для Джулии настал черед расстаться с трусиками.

Теперь его Джулия стояла полностью обнаженной. В их саду.

«Боги садового секса, – мысленно взывала Джулия, – пожалуйста, сделайте так, чтобы никто нам не помешал».

Она сняла с Габриеля рубашку. Несколько секунд поиграла завитками волос на его груди, после чего расстегнула его пояс.

Вскоре и Габриель освободился от одежды. Он обнял Джулию, и она невольно вздохнула.

– Хорошо, что вечер теплый, – прошептал он. – А то у нас только один плед.

Улыбаясь, Джулия легла. Габриель накрыл ее своим телом, осторожно сжав ладонями ее лицо. Даже в темноте его глаза оставались пронзительно-синими.

– «Ее, зардевшуюся, как заря, повел я в кущу брачную; влиянье благоприятное дарили нам все небеса и сочетанья звезд счастливые…» [3]

– «Потерянный рай», – прошептала Джулия, трогая щетину на его подбородке. – Но в этом месте я могу думать только про обретенный рай.

– Зря мы не поженились здесь. Вот где мы должны были впервые познать друг друга.

– Зато мы пришли сюда сейчас, – сказала Джулия, гладя его волосы.

Габриель снова поцеловал жену. Она с радостью ответила на его поцелуй. Вспыхнувшая страсть набирала силу.

За месяцы супружеской жизни их желание не притупилось, равно как и их занятия любовью не обрели черт привычности. Все слова превращались в движения и ласки благословенной телесной любви.

Габриель знал все любовные стадии своей жены: пробуждение желания, любовную взбудораженность, нетерпение и мгновения экстаза. Они занимались любовью, окруженные темнотой и зеленым покровом жизни.

Старые яблони, помнившие более целомудренную любовь этой пары, сейчас деликатно отводили взгляд.

Когда наконец шквал страстей утих и к ним вернулось спокойное дыхание, Джулия лежала на пледе, ощущая себя невесомой, и с восхищением разглядывала узоры звезд.

– А у меня кое-что есть для тебя, – вдруг сказал Габриель.

Он нашарил фонарик, включил, чтобы отыскать брюки, а затем повесил на шею Джулии что-то прохладное. Нагнув голову, она увидела ожерелье, составленное из колечек. С него свисали три талисмана в виде сердца, яблока и книги.

– Какая красота, – выдохнула Джулия, поочередно касаясь всех предметов.

– Из Лондона. Серебро. Только сердце золотое. Оно олицетворяет нашу встречу.

– А книга?

– На ее обложке выгравировано: «Данте».

Джулия озорно взглянула на мужа:

– Неужели я забыла о какой-то дате?

– Нет. Мне просто нравится делать тебе подарки.

Джулия крепко его поцеловала. Габриель повернул ее на спину и погасил фонарик.

Когда они вновь утолили свою страсть, он коснулся плоского живота Джулии, поцеловав впадинку под своим пальцем:

– А сюда я хочу поместить своего ребенка.

Эхо вернуло из темноты его слова.

– Что? – переспросила Джулия, застыв от изумления.

– Я хочу зачать с тобой ребенка.

У нее перехватило дыхание.

– Так рано?

– Мы никогда не знаем, сколько времени нам отпущено, – сказал Габриель, задумчиво водя пальцем по ее коже.

Джулия подумала о Грейс – приемной матери Габриеля – и о своей родной матери, которую звали Шарон. Обе женщины умерли далеко не старыми, но при разных обстоятельствах.

– Данте потерял Беатриче, когда той было двадцать четыре года, – продолжал Габриель. – Для меня потерять тебя – это был бы конец всему.

– Перестань говорить страшные вещи. – Джулия погладила ему ямочку на подбородке. – Особенно здесь, на празднике нашей любви.

Габриель густо покрыл поцелуями ее живот, затем лег на бок.

– Я почти пережила возраст Беатриче, и я здорова. – Джулия дотронулась до татуировки на его груди: кровоточащего сердца, внутри которого было начертано женское имя. – Ты боишься повторения истории с Майей?

– Нет, – сухо ответил Габриель, но его напрягшееся лицо говорило другое.

– Твои опасения вполне оправданны.

– Я знаю, что она счастлива.

– Я тоже в это верю.

– Ты хотела еще что-то сказать? – спросил Габриель, уловивший в ее тоне недоговоренность.

– Я думала о Шарон.

– И что?

– Такой матери, как она, не хочется подражать.

– Ты будешь прекрасной матерью, – заверил жену Габриель, целуя ее в губы. – Ты добрая, любящая и терпеливая.

– Не уверена, что у меня все получалось бы правильно.

– Но ты же не одна. Мы бы оба искали решения. Уж если кому и беспокоиться, так это мне. Мои настоящие родители – классический пример неблагополучной семьи. Да и я сам вел отнюдь не благочестивую жизнь.

Джулия покачала головой:

– Ты замечательно ладишь с малышом Тэмми. Даже твой брат это признает. Но нам с тобой еще рано думать о ребенке. Мы женаты всего полгода. И потом, мне хочется защитить докторскую диссертацию.

– Если помнишь, я ведь не возражал, – заметил Габриель, проведя пальцем по ребрам Джулии.

– Супружеская жизнь – это замечательно. Но нам обоим нужно к ней привыкнуть.

– Согласен. – Палец Габриеля замер. – Однако мы должны думать и о будущем. Чем раньше я начну консультироваться с врачами, тем лучше. С тех пор как я сделал вазэктомию, прошло достаточно времени. Кто знает, сумею ли я вернуть детородную функцию.

– Но ведь это не единственный для нас способ иметь детей. Есть и другие варианты. Наконец, мы могли бы взять ребенка из францисканского сиротского приюта во Флоренции… Когда настанет время.

В словах Джулии звучала надежда.

Габриель отвел прядь волос с ее лица:

– Мы можем испробовать все варианты. После конференции я хочу забрать тебя в Умбрию. Побудем там до открытия флорентийской выставки. Но когда мы вернемся из Европы, я намерен встретиться со своим врачом.