Добрыня - Чарли Ви Страница 3

Палец срывается, чувствую, как по щекам текут слёзы. Злюсь на себя за них.

Я ведь правду сказала, Санко хороший.

Вижу, как сообщение доходит до Данила, как галочки окрашиваются голубым.

Проходит минута, две, пять, десять.

Неужели даже ничего не скажет? Наверно, я разбила ему сердце своим предательством. Поэтому и плачу, Данил хороший человек, мне не хотелось бы делать ему больно. Он многому меня научил, мы провели вместе не одну ночь. И когда я думаю, что он больше ничего не напишет, приходит СМС.

“Тогда почему ты ни разу не сказала, что любишь его?”

Потому что и не люблю, — отвечаю вслух, а в ответ пишу другое.

“Ты же знаешь, как я отношусь к любви. Её не существует. Это просто страсть и желание обладать друг другом”.

“Ты хочешь его?” — прилетает ответ.

Хочу ли я Санко? В памяти всплывает образ молодого мужчины. Ему двадцать два, он ненамного старше меня. Может, поэтому мне с ним легко. Данил старше, намного. Санко темноволосый, черноглазый, а у Данила русые волосы и голубые глаза. Санко выше меня ненамного, я чувствую себя с ним, что мы наравне. А Данил выше, когда мы стоим, я иногда даже в глаза заглянуть ему не могу. Он большой, а я рядом с ним маленькая. И мне это не нравится.

Мы не были близки с Санко, но он мне не противен. Целоваться с ним было приятно. Правда, в жилах не струится лава, как с Данилом. Но ведь это неважно. Страсть проходит, семья и близкие остаются.

“Да, хочу,” — вбиваю буквы с ожесточением, надеюсь, ему этого хватит, чтобы осознать и больше не мучить меня вопросами.

“Не верю,” — он никак не сдаётся.

“Поверь, Данил. Я больше тебя не люблю. Мне просто нравилось спать с тобой, но для семейной жизни ты не подходишь”.

Ответ не приходит ни через час, ни утром.

Наконец, я добилась своего.

Прощай, Данил, прощай, — мысленно прощаюсь с ним и ставлю точку.

Глава 4

(Данил)

Сижу в тёмной комнате. Свет не включал уже дня три. Передвигаюсь по квартире в сумерках. Все окна задёрнуты шторами. Телефон валяется разряженным не первый день.

Плевать. Не хочу сейчас ни с кем говорить. Надо пережить сложный этап в своей жизни. И всё пройдёт.

Закуриваю сигарету, выдыхаю дым в потолок. В лучах заходящего солнца, которые пробиваются в щель задёрнутых штор, танцуют пылинки.

Чёрт знает когда здесь прибирались.

А мне и так хорошо. Не хочу ничего менять и впускать сейчас в квартиру хоть кого-то.

Снова затягиваюсь. Будто дым и глубокая затяжка помогают бороться с той силой, что давит мне на грудь. Я будто под пресс попал, и он давит и давит.

Будь я волком или собакой, наверно, бы завыл.

А будучи человеком, у меня нет такой возможности.

“Мужчины не плачут,” — так всегда говорила мне бабушка.

Я не боялся боли, даже когда бабка била меня за проказы проводом или прутом я никогда не выл и не рыдал.

Мог стерпеть любую боль.

Когда в армии поступили из учебки и проходили, посвящение терпел. Хотя от игры в оленя, которую устраивали нам деды, синяки на лбу не заживали месяцами. Ни пятничные бои, которые также устраивали нам деды, выставляя друг против друга, и мы бились насмерть, ни пробежки маршем на десятки километров с оборудованием не причиняли такой боли.

А сейчас я чувствую себя выпотрошенным, пустым.

Новая затяжка.

Выдох.

От дыма уже слезятся глаза. А может, не от дыма…

Если бы я знал, что Софа не по своему желанию замуж идёт, если бы только намекнула, что я ей нужен. Я бы выкрал её, горы свернул, но не дал бы её никому.

Глупо, безнадёжно и тошно.

А ещё противно от самого себя, за свою слабость, за то, что сижу здесь, хотя должен быть сильным, а не сидеть в темноте и лелеять воспоминания.

Просто мне здесь было хорошо. И я думал, нам было хорошо. Два года она приходила в мою квартиру.

Я обожал, когда она находилась рядом. Всё как будто оживало вокруг. Софа своей страстью и жизнью заражало всё вокруг. Наводила порядок, готовила нам ужин.

И первый раз у нас был здесь. В этой комнате.

До сих пор тени прошлого стоят перед глазами.

Как она смотрит на меня, как трепетно стесняется и отдаётся.

Я не торопил её. Ждал, когда сама решится. Если бы сказала, что секс будет после свадьбы, я бы терпел.

Не изменял, искренне любил и ждал.

Другие женщины не существовали для меня, они меркли рядом с Софой. И мне было абсолютно всегда плевать, что она цыганка.

Может, надо было больше с ней разговаривать? Общаться? Ходить в театр? Она просила. Ей было действительно скучно. Сейчас я это понимаю.

Тушу сигарету и беру новую. Поджигаю, затягиваюсь.

Не курил уже лет десять, как из армии пришёл, бросил. А теперь опять начал.

В дверь раздаётся стук.

Я молчу и продолжаю сидеть.

Пусть думают, что дома никого нет.

Но настырный посетитель продолжает тарабанить в дверь. Звонок входной я вырубил ещё неделю назад.

— Данил, открывай, — слышу из-за двери голос Беса. — Нас тут много, мы тебя щас дверь выломаем.

Если это Бес, то он может. С ним всегда тяжело было договориться.

Но я продолжаю сидеть. Дверь не жалко, если сломают, новую поставят, значит.

— Данил, открой, — это уже голос Ратмира. — Поговорить надо… Насчёт Софы. Ну же, друг, открой.

Насчёт Софы? Передумала? Может, поняла, что не хочет замуж?

Какая-то дикая радость поднимает меня на ноги.

Может, она звонила?

а у меня телефон отключён.

Иду в коридор, открываю дверь и в прихожую вваливаются Бес, Цыган и Алекс. Отряхиваются от снега, топают ногами.

— Пиздец у тебя дыма, — морщит нос Бес. — Дышать нечем. Или ты решил помереть от удушения?

Пропускаю мимо ушей слова Беса. Смотрю на Ратмира.

— О чём ты хотел поговорить? — спрашиваю без лишних слов.

Тот взгляд отводит.

— Наврал, что ли? Чтобы я дверь открыл. Тогда проваливай на х*й отсюда.

— Не быкуй, — перебивает Рат и протягивает белый конверт.

— Что это? — спрашивай, хотя сам догадываюсь.

— Письмо от неё, — отвечает Рат.

— Вижу. Только зачем? Она мне уже всё сказала.

— Видимо, не всё. Берёшь?

Я ещё несколько секунд смотрю на конверт, будто он может мне сделать больно. Хотя куда ещё больнее?

Осторожно беру и прячу в задний карман брюк.

— Всё?