Даниэла Стил - Услышанные молитвы Страница 3

Она больше не заводила с ним об этом разговор — как во многих других ситуациях решила не настаивать: Алекса все равно не переспорить. Прекрасно справится сама. Тем более что муж не хуже дочерей знал: у Фейт никогда не было теплых отношений с отчимом. Утрата носила скорее символический характер. Хотя Фейт и не говорила об этом вслух, однако смерть отчима причиняла боль, потому что напоминала о прошлых потерях. Мать, брат Джек, чья гибель стала неизгладимым потрясением. Три года назад его самолет потерпел катастрофу на пути к Мартас-Виньярду[3]. Джеку исполнилось сорок шесть лет; он был превосходным пилотом, но загорелся двигатель, и машина взорвалась прямо в воздухе. Фейт только-только стала оправляться от шока. Они с Джеком были родственные души и добрые друзья. Брат всегда ее духовно поддерживал — оставался и в детстве, и во взрослой жизни неизменным источником утешения: прощал, никогда не осуждал, хранил пылкую верность. Они родились с разницей в два года, но мать говорила, что дети словно двойняшки. Их близость проявилась особенно сильно, когда от сердечного приступа внезапно скончался их отец. Фейт тогда исполнилось десять, а брату — двенадцать.

Отношения Фейт с отцом были отнюдь не простыми, а если говорить честно, превратились в кошмар. Она большую часть взрослой жизни потратила на то, чтобы избавиться от их последствий. Даже обращалась к психотерапевту и, как могла, примирилась с прошлым. Самые ранние воспоминания относились к тому времени, когда отец начал ее домогаться. Он был сексуально неуравновешенным человеком и поступил с ней гнусно и жестоко, когда дочери исполнилось четыре или пять лет. Фейт не осмеливалась пожаловаться матери: отец пригрозил, что в таком случае убьет и ее, и Джека. Девочка так сильно любила брата, что держала рот на замке. Джек обнаружил правду, когда ему было одиннадцать, а ей девять, и устроил родителю настоящий скандал. Но отец опять пригрозил, что убьет собственную дочь, если кто-нибудь из них проговорится матери. Он был глубоко больным человеком. Все это так сильно подействовало на брата и сестру, что они старались не говорить об отце, пока не выросли и Фейт не стала лечиться. Но благодаря этому между детьми образовалась неразрывная связь: из сострадания и невероятной печали родилась глубочайшая любовь. Джек мучился от того, что не мог защитить Фейт от кошмара моральных и физических пыток. Его сердце разрывалось от сознания того, как страдает Фейт и собственной беспомощности. Но, в конце концов, он был всего лишь ребенком. А через год отец умер.

Много позже, когда Фейт решила лечиться, она захотела сообщить обо всем матери. Но защитные механизмы женщины оказались непробиваемыми: мать ничему не верила — отказалась слушать и от всего отмахивалась — только повторяла, что дочь злостно лжет, оговаривает отца и оскорбляет их всех. Как и опасалась Фейт, мать свалила все на нее и нашла утешение в фантазиях: твердила, что муж был любящим человеком и уважал ее и семью. С тех пор как он умер, она умудрилась канонизировать супруга. И Фейт не осталось ничего иного, как делиться болезненными воспоминаниями, как всегда, с братом. Джек вместе с ней ходил к врачу. Она часами вытаскивала из подсознания гнетущие картины пережитого, а потом рыдала в его объятиях.

Но в конце концов любовь и поддержка брата помогли Фейт справиться с призраками прошлого, хотя отец так и остался в памяти монстром, замаравшим чистоту и святость ее детства. Но Джеку тоже потребовались долгие годы, чтобы примириться с тем, что он не сумел защитить сестру. Мучительная связь, словно им приходилось лечить общую болезненную рану. Фейт понимала, что обрела покой во многом благодаря Джеку.

Однако былые шрамы давали о себе знать. Они оба умудрялись завязывать отношения с людьми, которые держались с ними холодно и осуждающе. В их приятелях ощущалась та же настороженность, что и в матери, и они оба подобрали себе супругов, которые при каждом удобном случае упрекали их во всех неудачах. Жена Джека была невротичкой и невыносимым в общении человеком. Она несколько раз бросала мужа, а почему, толком никто не знал. А Алекс годами держал жену на расстоянии вытянутой руки, сваливая на нее вину за любую возникшую трудность. Брат и сестра часто обсуждали свой выбор. И хотя оба понимали, что натворили, но исправить ничего не могли. Они, казалось, выбрали ситуацию, которая воспроизводила многие горести их детства, словно на сей раз надеялись, преодолев их, порадоваться иному исходу. Однако обрекли себя на жизнь с людьми, неспособными к компромиссу, и результат обманул их так же, как опыт детских лет, но был хотя бы не таким угнетающим. Джек справлялся, потому что стал миротворцем и сносил почти все, что преподносила жена, в том числе ее частые отлучки, — только бы не сердить ее и не рисковать потерять. И Фейт поступала так же — редко, если вообще спорила с Алексом и всегда ему уступала. Уроки, полученные от отца, засели глубоко в душе. Фейт не могла преодолеть убеждения, что винить надо во всем себя: грех ее, а не мужа, и вина — она тоже ее. Так научил ее отец. И в итоге страшно наказал своих детей: умер и оставил одних. Фейт опасалась, что и в этом была ее вина, и старалась не совершать в браке ничего такого, чтобы заставило бы и Алекса покинуть ее. Какой-то своей частичкой она всю жизнь пыталась играть роль маленькой образцовой девочки, искупающей грехи, о которых знал один лишь брат. Фейт часто подумывала рассказать Алексу правду о своем детстве, но так ни разу и не решилась. Где-то в глубине подсознания боялась, что если муж узнает о том, что совершил с ней отец, то перестанет ее любить.

А в последнее время вообще засомневалась, любил ли он ее когда-нибудь. Наверное, любил, но по-своему, пока, как выражался Алекс, жена «не раскачивала лодку». Фейт давно инстинктивно поняла, что он бы не вынес правды. И ее мрачной тайной продолжал владеть один только Джек, и только он дарил ей безоговорочную любовь. Фейт отвечала тем же — любила его до самозабвения, поэтому его смерть чуть не сломала ее, особенно если учесть, чего Фейт была лишена в семейной жизни.

Сестре и брату пришлось нелегко, когда мать вышла замуж за Чарльза. В то время Джеку исполнилось четырнадцать, а Фейт — двенадцать. Девочка подозрительно присматривалась к отчиму, ожидая от него того же, что вытворял с ней отец. Но новый член семьи не обращал на нее никакого внимания, и Фейт вздохнула с облегчением. Нельзя сказать, чтобы Чарльз легко сближался с женщинами и девочками, даже собственная дочь казалась ему чужой. Он был военным, постоянно муштровал Джека, но по крайней мере проявлял к нему хоть какое-то доброе чувство. А его общение с Фейт сводилось к тому, что он подписывал ее дневник и сетовал по поводу оценок, поскольку считал, что именно это входило в его обязанности. Такова была его единственная роль, а в остальном девочка для него не существовала, но это Фейт вполне устраивало. Вопреки ожиданиям он не начинал сексуальных домогательств, но ее ошарашило, что он вообще не проявлял к ней никакого интереса. Облегчение перевесило горечь от сознания его холодности — не только к ней, но и ко всем остальным. Но с такой манерой Фейт уже сталкивалась.