Нэнси Митфорд - В поисках любви Страница 30

Земля по сторонам дороги стояла в сплошном цвету.

— Вся разница между Сурреем и настоящей, подлинной землей, — говорила Линда, — та, что в Суррее, когда ты видишь цветущие деревья, то знаешь, что плодам не бывать. Вообрази на минуту Ишемскую долину, а теперь взгляни на эту бессмысленную розовую пену — совершенно иное ощущение. Вот погоди, сад в Платанах представит нам вообще апофеоз пустоцветенья.

Так и случилось. Почти не проглядывала нигде прелестная весенняя зелень, молоденькая, бледная, с желтизной, — каждое дерево поглотили колышущиеся вороха папиросной бумаги, где розовой, где лиловатой. Внизу нарциссы росли так густо, что тоже заглушали зелень, — новый сорт, устрашающих размеров, либо мертвенно-белые, либо темно-желтые, с мясистыми толстыми лепестками, совсем не похожие на хрупких друзей твоего детства. Общее впечатление — декорации к музыкальной комедии, то самое, что и требовалось сэру Лестеру, который за городом на удивление правдоподобно разыгрывал роль старосветского английского помещика. Колоритного такого. Миляги.

Он возился в саду, когда мы подъехали, — в старых вельветовых штанах, так и задуманных, чтобы выглядели поношенными, просто не верилось, что они были когда-нибудь новыми, в твидовом старом пиджаке того же рода, с садовыми ножницами в руке, с понурой корги у ног и с мягкой улыбкой на лице.

— А, вот и вы, — сказал он сердечно. (А тебе виделась, словно на рекламной картинке, надпись, пузырем истекающая из его виска — «Думает: «Ты никудышная невестка, но пусть никто не говорит, что это наша вина, у нас тебя всегда встречает радушная улыбка и ласковое слово».) — Надеюсь, машина в пути не подвела? Тони с Мойрой поехали кататься верхом, я полагал, они вам встретятся. Какое великолепие сейчас в саду, а? Подумать не могу, что надо ехать в Лондон и оставлять всю эту красоту там, где некому ею любоваться. Пойдемте пройдемся перед ланчем — Форстер позаботится о ваших вещичках — вы только, Фанни, позвоните в парадную дверь, он, может быть, не слышал автомобиля.

И он повел нас по царству мадам Баттерфляй.

— Должен предупредить вас, — сказал он, — к ланчу придет довольно хорохористый персонаж. Не знаю, знаком ли вам старый Толбот — старик профессор, он живет в деревне? Так это его сын, Кристиан. Коммунист в некотором роде, способный малый, только совсем сбился с панталыку, журналист, подвигается в какой-то газетенке. Тони не выносит его, с детских лет терпеть не может, очень сердился, что я позвал его сегодня, но я считаю, время от времени не мешает подпускать к себе этих левых. Когда они видят хорошее отношение со стороны таких, как мы, они становятся совершенно ручными.

Это сказано было таким тоном, будто он спас некоему коммунисту жизнь на войне и тем самым обратил его, благодарного, в завзятого тори. В действительности во время первой мировой войны сэр Лестер рассудил, что грешно ему, с такой замечательной головой, пускать себя на пушечное мясо, и устроился на бумажную работу в Каир. Никому он жизнь не спасал, никого ее не лишал и своею не рисковал, а завязал вместо этого много ценных деловых контактов, дослужился до майора и получил орден Британской империи, не упустив, таким образом, своего ни тут, ни там.

Итак, к ланчу явился Кристиан и повел себя крайне хорохористо. Необычайно красивый молодой человек, высокий, белокурый, но совершенно иного типа, чем Тони; худой, с очень английской внешностью. Одет — ни на что не похоже: серые фланелевые брюки, неподдельно изношенные, изъеденные молью, с массой кругленьких прорех в самых неприличных местах, никакого пиджака и фланелевая рубашка, один рукав которой разорван клочьями от запястья до локтя.

— Ваш батюшка пишет что-нибудь в последнее время? — осведомилась у него леди Крисиг, когда они сели за стол.

— Вероятно, — сказал Кристиан, — поскольку профессия такая. Я у него, правда, не спрашивал, но это как бы подразумевается — как подразумевается, что Тони в последнее время занят банковским делом.

После чего он положил на стол между собой и леди Крисиг голый локоть, вылезающий наружу из дыры в рукаве, круто повернулся к Линде, сидящей рядом по другую сторону, и стал подробно, в мельчайших деталях рассказывать ей о постановке «Гамлета», которую видел не так давно в Москве. Культурные Крисиги внимательно слушали, вставляя при случае замечания, рассчитанные на то, чтобы показать, что они хорошо знают Гамлета: «Это не совсем совпадает с моим представлением об Офелии» или «Но ведь Полоний был глубокий старик», к чему Кристиан оставался абсолютно глух, набивая себе рот одной рукой, держа локоть на столе и не сводя глаз с Линды.

После ланча он сказал ей:

— Пошли пить чай с моим отцом, он вам понравится. — И они ушли вдвоем, оставив Крисигов квохтать до самого вечера, словно лиса забралась к ним в курятник.

Сэр Лестер повел меня к водяному садику, заросшему огромными розовыми незабудками и темно-бурыми ирисами.

— Не слишком похвально со стороны Линды, — сказал он. — Мойра так мечтала показать ей своих пони. Девочка боготворит мать.

На самом деле — ничуть не бывало. Она хорошо относилась к Тони и с полным равнодушием — к Линде; уравновешенная, флегматичная, вовсе не склонная боготворить кого бы то ни было — это у Крисигов так полагалось, что ребенок должен боготворить свою мать.

— Не знаете ли вы такую Пикси Таунзенд? — спросил он неожиданно.

— Нет, — честно отвечала я, в то время я даже не слыхала о ней. — А кто это?

— Одна очень милая особа. — И он заговорил о другом.

Линда вернулась, только-только успевая переодеться к обеду, изумительно красивая. Призвала меня к себе поболтать, пока она принимает ванну — Тони в детской наверху читал Мойре на сон грядущий. Линда была в совершенном восторге от своего похода в гости. Отец Кристиана, рассказывала она, живет в малюсеньком домике, разительно непохожем на Крисиггоф, как его называет Кристиан, потому что, хоть он и крошечный, в нем ничего нет от коттеджа — высокий стиль и изобилие книг. Книги по стенам, стопки книг на столах и стульях, груды — на полу. Мистер Толбот — полная противоположность сэру Лестеру, ничего колоритного во внешнем облике, ни единого намека на то, что перед вами ученый быстрый, собранный, и очень смешно рассказывал о Дэви, с которым хорошо знаком.

— Одно очарование, — твердила Линда с сияющими глазами. Имея в виду, как я прекрасно понимала, что это Кристиан — одно очарование. Он произвел на нее потрясающее впечатление. Как выяснилось, он говорил без умолку и, в разных вариантах, на одну и ту же тему — как политическими средствами сделать этот мир лучше. Линда со времени своего замужества досыта наслушалась профессиональных разговоров о политике от Тони и его друзей, но та политика затрагивала исключительно личные интересы и служебные места. А так как лица, о которых шла речь, представлялись ей безнадежно старыми и неинтересными и получат ли они место на службе или нет не имело для нее ни малейшего значения, она зачислила политику в разряд скучных предметов и, когда ее начинали обсуждать, уносилась в облака. Но политика в изложении Кристиана не наводила на нее скуку. За то время, что они шли в этот вечер назад от его отца, он совершил с нею путешествие по всему свету. Он показал ей фашизм в Италии, нацизм в Германии, гражданскую войну в Испании, потуги на социализм во Франции, тиранию в Африке, голод в Азии, реакцию в Америке и гибельную тень правого крыла над Англией. Только СССР, Норвегия и Мексика удостоились скупой похвалы.