Сюзан Кубелка - Офелия учится плавать Страница 30

В два часа ночи, наконец, подходит моя очередь, меня ведут по длинному голому коридору в малюсенький кабинет. Только я вхожу, чиновник начинает чихать и долго не может остановиться. Это действует слезоточивый газ в моих волосах. Лишь открыв окно, он в состоянии приступить к протоколированию. Он довольно милый, маленький, молодой, со светлыми усиками и большими красными ушами.

Полицейский пишет, и пишет, и пишет. Время идет. Иногда он задает мне вопросы. Наконец, закончил и зачитывает свое произведение. Потом приносит мне воды, предлагает сигареты и просит меня нарисовать мой перстень. Пока я стараюсь изо всех сил, вдруг раздается громкий стук в дверь. Входит негр-полицейский с улыбкой Деда Мороза. В руке он держит мою сумку!

— Это ваша? — спрашивает он для верности. — Мы нашли ее на улице Сен-Жак в подъезде. Денег, правда, нет, но бумаги вроде все на месте.

Деньги меня волнуют меньше всего. У меня с собой было только сто франков, и эту утрату я переживу. Я рассыпаюсь в благодарностях, беру сумку и проверяю содержимое. Паспорт, кредитные карточки, записная книжка, чековая книжка, ключи — все действительно на месте. У меня падает камень с сердца. Спасена! Я могу вернуться в квартиру! Теперь все не так страшно.

В три часа ночи я подписываю протокол. И поскольку у меня не осталось ни су, симпатичный полицейский со светлыми усиками отвозит меня домой на своей машине. Это довольно жалкий рыдван, грязно-серый «рено-комби», который гремит, тарахтит и весь сотрясается, но все-таки движется, и это главное.

— Вы знаете этих типов, которые на меня напали? — спрашиваю я, пока мы с грохотом едем по пустым бульварам. — Вы можете мне сказать, откуда они?

— Конечно. Из бывшей колонии. Остров Реюньон. Мы за этой бандой уже несколько месяцев охотимся.

— Их депортируют?

— Нет. Они французы с французскими паспортами. Им грозит тюрьма. Думаю, два года получат. Они все уже ранее судимы.

— Ранее судимы? Но они же такие молодые!

— Младшему девятнадцать, двум другим по двадцать три. Главарь тоже ненамного старше, еще нет и тридцати. Бывший солдат-сверхсрочник. Дезертир. Этого мы сцапаем на завтрак.

— И где же он живет?

— В маленьком отеле на Пигаль. Он, конечно, не подозревает, что мы уже вышли на него, думает, что дружки его не выдадут. Но они сразу же раскололись, за это им дадут более мягкое наказание. Это им не помешает. За сегодняшний вечер они уже ограбили студентку, пожилую даму и немецкого туриста, всего за какие-то два часа с девяти до одиннадцати. Вы были последней.

— Во всем виноваты средства массовой информации, — говорю я, немного помолчав. — Повсюду стреляют и дерутся, нет ни одного фильма без трупов. Вся четверка наверняка из преступных семей, целый день смотрят телевизор и учатся, как надо грабить и убивать. И что потом? Вечером выходят на улицу и делают то же самое.

— Может, и так. Но некоторую предрасположенность все же надо иметь. Бывает так: у парня есть братья и сестры, все послушные и работящие. Только один — паршивая овца, бьет сестру, ворует у матери деньги из сумки. Работа его не интересует, вот он и подыскивает себе парочку таких же бездельников и едет во Францию. На Реюньоне в некоторых кругах бытует мнение, что в Париже за пять лет можно стать миллионером, если грабить на улице людей.

— И они верят в эту чушь?

— Конечно. Этим ведь занимаются не самые умные.

— И что происходит после двух лет тюрьмы?

— Они становятся рецидивистами.

— Что?

— Да, к сожалению. Всегда одно и тоже. Две недели они крепятся, может, даже подыскивают работу. Но на третьей неделе они опять на площади Пигаль, идут все в те же заведения, встречаются со старыми дружками и в тот же вечер вступают в конфликт с законом. И так продолжается, пока их опять не ловят. Я наблюдаю за ними уже не один год. Эти деятели ничему не учатся. Только правонарушения становятся серьезнее.

— Что же тут можно сделать?

— Ничего. Посадить за решетку и надеяться, что им надоест во Франции, и они вернутся домой.

— И что они делают дома?

— То же, что и здесь. Только там быстрее идет в ход оружие, и рано или поздно их убивают. Эти типы никогда не доживают до старости. Но это не наша забота. Мы рады, когда удается избавиться от них. С бандой, которая на вас напала, нам, может, повезет. Они еще в прошлый раз обещали нам смыться. Сдержат ли обещание — другой вопрос. Я настроен не слишком оптимистически. Во всяком случае, не ездите так поздно в метро, мадам. Это слишком опасно.

Он опять начинает чихать из-за моих волос — и только открыв окно, может говорить дальше.

— Я тоже езжу на метро, только если уж обязательно надо. И у меня всегда с собой баллончик, такой же, с каким на вас сегодня напали. — Он вытаскивает из кармана уже знакомый мне газовый баллончик и показывает мне. — Без него я вообще не выхожу на улицу. Со мной может случиться то же, что и с вами, мадам. На прошлой неделе напали на одну коллегу, так она до сих пор в больнице лежит.

— Никогда бы не подумала, что Париж так опасен. Мы в Канаде считаем Европу мирным оазисом. С каких это пор здесь стало так страшно?

— Только с начала восьмидесятых годов. Количество преступлений с применением насилия возросло вдвое и, к сожалению, не уменьшается. Сейчас только начало мая, а столько бомб и убийств у нас еще никогда не было. Все рекорды побили!

— Неплохая перспектива. И что же будет дальше?

— Понятия не имею! — Он пожимает плечами. — Я знаю не больше вашего. Итак, мадам, — он резко тормозит и сворачивает на улицу Ласепед, — мы приехали. Как договорились, я дам о себе знать, если узнаю что-нибудь о вашем кольце. И сходите завтра утром к врачу. У вас рана на голове. Сохраните медицинское заключение, оно понадобится нам для процесса. Спокойной ночи, мадам.

Он не уезжает, пока я благополучно не исчезаю в своем подъезде, и машет мне через стеклянную дверь. Я храбро улыбаюсь и машу в ответ. Только не показывать слабости.

В квартире, однако, силы меня покидают. Запираю дверь, прислоняюсь к стене, вся трясусь в темноте и не отваживаюсь зажечь свет.

Еще никогда за всю мою жизнь меня не били. О насилии я знаю только понаслышке. Моя мать никогда не поднимала на меня руку. Ни в детском саду, ни в школе нас не наказывали. А сегодня четверо незнакомых мужчин набросились на меня и сбили ударом с ног. Это шок!

Я вдруг осознаю, насколько уязвима. Как легко причинить зло женщине. Как просто может оборваться эта прекрасная жизнь. И это, мои дорогие, все меняет!

Дрожа всем телом, жмусь к стенке и напряженно вслушиваюсь в темноту. При малейшем шорохе вздрагиваю. В каждом углу мне мерещатся преступники. А вдруг главарь, ушедший от нас, все же проник в квартиру? Нет, Офелия! Он на Пигаль и как раз продает твой перстень за пятьдесят франков. Кажется, скрипнула балконная дверь? Точно! Кто-то хочет войти. Где мне спрятаться? Как обороняться? Я — беззащитная женщина! Я замираю, сердце стучит так громко, что грохочет в ушах. Я — превосходная жертва! Жду убийцу. Я? Жертва? Ни за что! Я хоть и безоружна, но не труслива. Я всегда была смелее других. Поэтому я включаю свет. Поэтому иду к балконной двери и проверяю, кто там притаился, даже если мне суждено погибнуть!