Галина Лифшиц - Невеста трех женихов Страница 30

Однажды Люба, чтоб разобраться в том, чего не умела, купила даже кассету с порнофильмом. Просмотрела все от начала до конца. Полтора часа. Все поняла. Там как раз сюжет был подходящий. К профессору приходит скромная ученица. Ну, и слово за слово… Началось такое! Профессор и делать ничего не должен был. Все студентка старалась. И трогала, где надо, и штаны расстегнула, и на коленки перед этими штанами с прорехой встала, и глазки от страсти неземной закатила…

Ну, и в финале уж профессор простонал именно то, что должен был:

– Оу, беби, ай лав ю!

О некоторых диких подробностях тошнотворного фильма Люба постаралась поскорее забыть. Но основная канва представлялась ясной и понятной, как стакан воды.

Муж увлекся. Ушел жить к возлюбленной. Стал ее называть женой. Всем так ее и представлял: «Познакомьтесь, моя жена!» Оставалось только развестись со своим прошлым.

А как же родство? Как же – тридцать лет вместе?

Наверное, и он задавал себе этот вопрос. Как же?

Люба на развод согласилась. Оставалось только все оформить. Претензий она не имела. Лишь бы было где жить. И какие-то деньги на еду. Она знала, как ему все трудно достается, потому и не хотела ничего сверх того, что нужно для поддержания ее физического существования.

Ей исполнилось сорок восемь лет. Для тех мест, в которых она очутилась ради будущего мужа и сына, всего ничего. Расцвет молодости. А у нее все оказалось позади. Ни работы, ни мужа, ни будущего.

Муж поступил благородно. Оставил ей и сыну весь этот великолепный дом с прекрасным садом. Собирался открыть ей счет в банке (пока у них оставался супружеский, общий), которым Люба перестала пользоваться. Но он посылал ей чеки, помогал, заботился. Себе же быстро купил новый дом. Чтоб молодой жене было комфортно.

Люба старалась не вникать. Днем загружала себя делами, принялась разбирать чердак… Прежняя хозяйка их виллы была владелицей нескольких книжных магазинов. Уходя на покой, продала и дом, и бизнес, переехала в Сондрио, городок в часе езды от них. По здешним меркам далеко. Вилла досталась им в идеальном состоянии. Генеральная уборка – вот все, что требовалось. Только на чердаке громоздились книги, газетные подшивки, сундуки с письмами.

– Что с этим делать? Вы заберете? – спросил тогда муж бывшую хозяйку.

– Нет. Я оставляю это вам. В наследство, – засмеялась синьора. – Делайте с этим, что хотите. Тут интересные архивы, книги. Можно все это просто выбросить. А можно разобрать. Наверняка найдется какая-то древность. У меня нет наследников. А вы молоды, придет время, вам захочется этим заняться.

Конечно, выбрасывать ничего не стали. Напротив, заинтересовались, поблагодарили. Как же! Им достался дом с загадками. Кто-то мечтает о доме с фамильным привидением. Кого-то манят старые фолианты, манускрипты, реальные свидетели прошлого, хранящие правду, которую так быстро забывают потомки.

Муж все ждал, когда дел будет меньше, все вспоминал о чердачных сокровищах.

А потом нашел себе сокровище поважнее. И обо всем ином позабыл.

Теперь вот Люба копошилась в пыли, как в сухой траве забвения. Раскладывала, сортировала. Чем не дело?

Ночами было хуже. Гораздо хуже. Засыпала она только с включенным телевизором. Пока программа шла, раздавались звуки, голоса, музыка, она могла дремать. Но в тишине сон снимало как рукой. Начинались кошмары, мысли, вопросы… Разговоры с мужем. Почти наяву. О том о сем.

Постепенно приходила к ней мудрость. Прощение. Прощание.

Родство остается. И годы вместе никуда не деваются. И любовь…

А потом… Потом он пришел к ней попрощаться… Навсегда.

Больнее всего было вспоминать, как она говорила ему: «Лучше бы ты умер». Именно тогда, когда душа его трепещущая стремилась к ее душе приникнуть. Когда он уже умер. А она ему желала… Для себя – его смерти. Это давило страшной тяжестью.

Люба прижимала к груди его фотографию, говорила ему, объясняла, каялась…

Настало время узнать его последнюю волю.

Завещание.

Люба об этом и не думала. А что думать? Дом муж переоформил на них с сыном. Спасибо ему! Что еще ей могло причитаться?

Оказалось, он все, что имел, завещал им. Ей, Любе, все еще законной жене, и сыну. Явился к нотариусу за неделю до смерти и оформил по всем правилам свое распоряжение. Почему? Кто теперь узнает? Может, прожив почти год со своей молодой «женой», начал что-то понимать. Поостыл и на ясный рассудок разглядел… Причину все равно не угадать. Оставалось одно ясное понимание: последние его мысли устремлялись к Любе. О ней он заботился. Резон в этом был. Ведь Сесильке-то двадцать четыре годочка всего. Успеет взять свое. Вся жизнь у нее впереди.

Сын Миша собрался переезжать в отцовский дом. Раз отец сам так хотел, причем за неделю до кончины, почему бы и нет? Приехал туда, а Сесилька забаррикадировалась. Вызвала журналистов на подмогу. Еще бы! Она-то в своей стране. А они – иностранцы. Это ничего, что она с иностранцем жила и собиралась использовать его долго-долго. Теперь ей терять оказалось нечего. Состоялся настоящий мультимедийный перформанс: скорбные слезы, вой, интервью, перемежающиеся рыданиями и задыханиями безутешной молодицы, вспышки фотокамер, а потом статьи в желтой прессе и демонстрация неподдельного горя по всем новостным каналам страны. Основные темы обозначались следующим образом: юная возлюбленная жена, происки русской мафии, иностранцы, от которых нет житья…

На газеты и ТВ пришлось подавать в суд. Псевдожену разоблачили. Справедливость восторжествовала. Все завещанное принадлежало им по праву.

Тогда Сесилька решила действовать по-другому. Ей же надо было хоть что-то получить за год своих стараний и удовлетворения прихотей безмозглого козла, оставившего ее ни с чем.

Она опубликовала мемуары о маэстро. Толстенную книженцию, страниц около тысячи! Как успела? Кто подсобил? Ну, не сама, понятное дело. Стало быть, помощники есть и ждут своей доли. Мемуары назывались «Только с тобой я понял смысл моей жизни…» Это, естественно, преподносилось как слова музыканта, обращенные к его музе, то есть автору мемуаров, Сесильке. Никакого документального подтверждения этой фразы не было. Просто, со слов несчастной, ее возлюбленный повторял ей это ежедневно, все время совместной жизни.

Далее выяснилось, что Мастер называл ее, Сесильку, своей Маргаритой. Велел ей прочитать этот русский роман и сказал: «Ты – Маргарита».

Люба хорошо помнила, как они впервые с будущим мужем читали журнал «Москва», доставшийся ей всего на сутки. Так тогда читали: из рук в руки, да еще и в считаные часы. Как великое благодеяние и знак доверия вручали вожделенное произведение. Они сидели в ее комнате, на диванчике, прижавшись друг к другу, читали не отрываясь. Переглядывались, повторяли вслух фразы… «В белом плаще с кровавым подбоем… Пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат…»