Ариана Селеста - Проклятье Ван Гога Страница 30

Мики стянула перчатки и подошла к мусорному ведру. Рядом с ним стояла совсем юная девушка, на вид ей было не больше 18 лет. Это было тоненькое, почти прозрачное, как показалось Мики, существо с длинными светлыми волосами пшеничного цвета. Девушка не видела ничего вокруг, она просто уткнулась в свой телефон, а её карие, почти черные глаза были полны слёз. Что-то щёлкнуло внутри Микаэлы, девушка напомнила ей себя, когда несколько лет назад она бежала из родительского дома с несколькими долларами в кармане в мир, о котором она мало что знала.

Вдруг она оторвала от светящегося дисплея огромные глаза и удивлённо посмотрела на Мики. По её розовым щекам текли крупные, размером с монетку, слезы.

«Выглядит она дерьмово», — подумала Мики, — «кажется, эта малолетка готова покончить с собой. Любовь. Что же ещё». Мики сочувствовала ей, что случалось с наёмницей крайне редко, кроме того, девушка стояла прямо перед урной и Мики никак не могла обойти её, чтобы незаметно выкинуть свой мусор.

— Ну и что ты собираешься делать? Позвонишь ему или так и будешь смотреть на его номер весь день? — спросила она дружелюбно, не слишком рассчитывая на ответ, она надеялась лишь на то, что та отойдёт в сторону.

Блондинка не реагировала. Она продолжала смотреть в сторону Мики, но словно бы сквозь неё, и та почувствовала, что девушка находится где-то очень-очень далеко.

«Плохи дела! Кажется, даже хуже, чем могло показаться на первый взгляд», — подумала Мики.

— Слушай, детка, — сказала она, удивляясь самой себе, — если ты хочешь забыть этого парня, выброси телефон. Потом ты всегда сможешь восстановить свой номер, а пока просто возьми и избавься от него. Я сделаю то же самое со своим, так как у меня те же проблемы. Надоели мне все эти игры в африканские страсти. Невозможно постоянно жить с сомнениями, ведь, в конце концов, остаются одни лишь вопросы. Позвонит или не позвонит? Любит или не любит? Напишет или не напишет? А может, у него кто-то есть, и он вообще обо мне не думает?! — Микки перевела дыхание, высказав то, что так долго душило её, на мгновение она почувствовала облегчение. Она взглянула на Крейга, вокруг которого уже собралась толпа людей, и продолжила — в общем, можно бесконечно гадать и сочинять истории в собственной голове, а потом просто сойти с ума. Ни один парень не заслуживает твоих слез. Любовь — это сказка, придуманная каким-то идиотом-романтиком. Давай вместе выкинем наши телефоны, и будь что будет! Ну как, годится? — она посмотрела на девушку в надежде на то, что та придёт в себя, выбросит свой телефон или просто уйдёт отсюда куда подальше. Для Мики это не имело никакого значения, но всё же ей было жаль девушку, где-то в глубине души она искренне хотела ей помочь.

Девушка начала медленно приходить в себя, её взгляд приобрёл осмысленность. Мики поняла, что попала в самую точку, и мгновение спустя незнакомка вытерла рукавом куртки свои слёзы и молча кивнула в знак согласия.

— Отлично, — похвалила её Мики, — давай сделаем это на счёт три, — она достала свой телефон, ещё раз посмотрела на девушку и начала медленно считать.

— Раз, два, три, — телефоны полетели в урну почти одновременно, девушки переглянулись, и Мики снова почувствовала себя маленькой девочкой, которая шепталась о чём-то со своей подружкой. Она улыбнулась своим воспоминаниям, — Как тебя зовут? — спросила Мики просто потому, что хотела услышать голос незнакомки, которая так сильно напомнила ей о её юности.

— Ева, — прошептала она, — спасибо, — поблагодарив Мики, она повернулась и медленным шагом двинулась в направлении выходов на посадку.

Мики быстро достала кожаные перчатки и выбросила их вместе с пистолетом. Она надеялась, что в течение следующих нескольких часов ей не придётся никого убивать, да и проход в самолет с оружием был запрещён. Мики бросила последний взгляд на суетящихся вокруг трупа людей и, не теряя времени, пошла на посадку.

Глава 17

Новая жизнь и побег в никуда

I am going nowhere, dressed with my dreams.

Dreaming to tears, hard as death in spring.

Dreaming, torn between here and there.

Where, finally nothing looks like nothing.

Dreaming until I can’t speak any more,

maybe just a bit with the tip of my eyes,

watching me unchallenging

believing I wasn’t in need

dreaming even too much

dreaming even bad

burning even

when all is

burned

out

В течение нескольких следующих недель Кейн зализывал раны, не будучи способным немедленно вернуться к делам. Наконец, на его плече остался только розоватый шрам, но та рана, что разрывала его грудь, никак не хотела заживать. Ева ушла из его жизни, но осталась в его сердце.

Вот и сейчас он лежал на кровати в своей спальне и безучастно смотрел на то, как Рита медленно стянула с себя коктейльное платье и перешагнула через него своими стройными ногами. Она начала раздражать его ещё на вечеринке в честь одной очень удачной сделки, но, видимо, пяти рюмок текилы хватило для того, чтобы он сглупил и привез её к себе домой.

Рита была красивой девушкой с длинными русыми волосами и карими глазами. Он был мертвецки пьян, и, возможно, она напоминала ему Еву. Из всех его женщин эта задержалась в его жизни дольше всех. Она появлялась лишь тогда, когда её об этом просили, никогда не надоедала звонками и всегда была в отличном настроении — спасибо кокаину. Кейн задумался, а что он о ней знает? Сколько ей лет, откуда она, её любимый фильм — он понял, что ему ровным счётом всё равно. К чёрту её и любую другую девушку, вертевшуюся рядом с ним.

Рита склонилась к нему, шелковистые волосы заструились вниз, касаясь белой простыни из дорогого сатина, сияющая золотом светлая гладкая кожа впитывала робкие лучи напольных ламп. Она расстегнула его молнию. Кейн поморщился. Лицо начало покалывать, он потёр щеку. По телу Кейна пробежала дрожь, он потянулся за бутылкой своего любимого японского пива и осушил её в несколько жадных глотков.

Кейн был пьян и зол. Он должен был оставить эту шлюху там, на вечеринке, а не тащить её к себе домой, потому что, кроме Евы, он не мог думать ни о чём. Проклиная всё на свете, в миллионный раз посылая Риту ко всем чертям, Кейн схватил её за волосы, толкнул на кровать, поставил на колени и резко погрузился в неё, не чувствуя никаких эмоций, ничего вообще. Кейн имел её, пока егосилы не иссякли, и он, так и не кончив, с хриплым стоном упал на кровать. Отчаяние накрыло его с головой. У него было всё, и в то же время не было ничего. Он снова думал о Еве.

Кейн не мог понять, что творилось в его душе, ему не хватало слов, чтобы описать это дерьмовое ощущение пустоты. Это находилось за гранью вербальных обозначений, за гранью любого понимания, это было сильнее любых эмоций. Он никогда никого не любил, всегда жил разумом, и сейчас он был не в силах понять, как одна маленькая восемнадцатилетняя девочка смогла разрушить то, что Кейн строил десятилетиями. Он чувствовал, что умер, несмотря на то, что он жив.