Мария Воронова - Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса (сборник) Страница 30

– Смотрите: широкие лампасные разрезы и фасциотомия[13]. Плюс большие дозы антибиотиков. После операции нужно будет его в реанимацию положить.

– Ага, в отдельный бокс. Спасибо, Юля. Пойду вскрывать.

– Простите, но это моя работа.

– Ну что ты! Кроме клостридий[14], у него наверняка и другие интересные микроорганизмы есть. Побереги себя.

– Хирург здесь я, – отчеканила Юля. Ей до сих пор не давала покоя однажды проявленная трусость. – И оперировать буду я. Потому что я лучше знаю, как вскрывать гнойные очаги.

– Но лампасные разрезы – это как раз по моей части.

– Ага, сейчас! Вы знаете, как на бедре проходит сосудистый пучок? Вам придется все равно вызывать меня, и тогда уж мы точно кровью умоемся.

Самурай улыбнулся:

– Пусти хоть крючки подержать.

И категорически настоял на своем, когда она стала отнекиваться.

Юля вдохновенно вскрыла все фасциальные футляры и рыхло затампонировала раны салфетками с перекисью.

– В барокамеру бы его…

– В камеру – согласен, а насчет бара он и сам не дурак, – откликнулся анестезиолог раздраженно, но обещал вызвать врача ГБО.

Пациента увезли, Юля с Дубикайтисом тоже хотели уходить, но Елизавета неожиданно преградила им путь. Оказывается, по санитарным нормам, хирург, бывший в контакте с анаэробом, должен раздеться прямо в операционной.

– До трусов? – изумился Самурай.

– Именно, Александр Кимович. Снимайте костюм и бегите в душ. А мы с Юлией Евгеньевной вслед за вами.

– Сразу вслед?

– Нет, подождем, пока вы уйдете.

– Твоя воля, Елизавета, ты бы меня живьем в своем автоклаве сварила ради стерильности, – ворчал Дубикайтис, раздеваясь. – Это я за такую зарплату должен еще стриптиз показывать!

Женщины деликатно отвернулись. Прежде чем попасть в раздевалку, где находился душ, требовалось преодолеть длинный коридор. Правда, в это время в оперблоке, кроме них, не было ни души, и нечего было опасаться чужих нескромных взглядов.

– Первый пошел! – крикнул Дубикайтис и со страшным топотом помчался в душевую.

Юля замялась. Раздеваться перед Елизаветой ей почему-то было неловко, а просить ее отвернуться – странно.

Медсестра неожиданно заговорщицки подмигнула ей:

– Пусть он бегает голый по больнице, а мы с вами устроимся получше. – Она достала из шкафа два пакета с одноразовыми бумажными халатами. Материал напоминал кальку и мало что скрывал, но все же лучше, чем ничего.

Юля покосилась на Елизавету. Той нечего стесняться своего костлявого, но подтянутого тела, а вот белье, ясно просвечивающее сквозь тонкую бумагу… Убогие трикотажные трусики в горошек и майка абсолютно детского фасона не могли принадлежать женщине, хоть раз в жизни имевшей дело с мужчиной. Тело, познавшее мужские ласки, неминуемо отторгнет эти кошмарные покровы.

Глядя на Юлин кокетливый комплект, медсестра должна была чувствовать определенное неудобство, поэтому Юля уступила ей очередь в душ.

Дождавшись, пока чистенький Дубикайтис уйдет из оперблока, женщины прошли в раздевалку.

Юля вольно раскинулась на диванчике и, ожидая своей очереди, слегка задремала. Хорошо бы, это было уже все на сегодня, мечтала она сквозь сон. Сейчас подняться бы в ординаторскую и спать до утра! Роскошь, которую она так давно не может себе позволить!

Последнее время дела Филиппа были совсем плохи, он уходил в шесть, возвращался в двенадцатом часу, усталый и мрачный. Долг честной жены заставлял Юлю провожать и встречать его нежной улыбкой и вкусной, по мере сил, едой, независимо от того, где он пропадал – на заводе или у любовницы. Рыбаков говорил, что давление на него усиливается с каждым днем, денег из Москвы приходит меньше, чем он рассчитывал, а производство кухонь, его палочка-выручалочка, неожиданно дало сбой. Расстроились поставки дерева с местной лесопилки, а именно они выступали гарантией хорошего качества и низких цен его мебели. Филипп стоял перед выбором – искать другой источник сырья или сворачивать производство. Раньше он не задумываясь прикрыл бы лавочку, но теперь на нем висел долг Юлиному отцу. Деньгами отдавать было невозможно. Даже при наличии свободных средств законно провести их через бухгалтерию государственного предприятия весьма затруднительно.

Нужно попросить отца, чтобы облегчил Рыбакову бремя кредита, вяло думала Юля, пусть почувствует себя обязанным жене, ему полезно.

Резкий звук местного телефона заставил ее подскочить.

– Юлия Евгеньевна, вы? – По голосу медсестры приемного отделения сразу стало ясно, что сладкие мечты о спокойной ночи не сбудутся.

– Что?

– Напряженный пневмоторакс. На подвздохах привезли. А Дубикайтис в роддом пошел консультировать.

Юля бросила трубку и заметалась по оперблоку. Это даже не кровотечение, тут вопрос решают не минуты – секунды. А как страшно умирать от удушья! Если смерть происходит от болезни, организм, определив в себе неисправимую неполадку, сам включает программу на уничтожение и помогает человеку безболезненно отойти в мир иной. При резкой нехватке кислорода мозг, наоборот, воспринимает это как изменение внешней среды и включает совсем иные механизмы, побуждающие человека искать место, где атмосфера пригодна для дыхания. Появляются дикий страх и беспокойство, переходящее в агрессивное возбуждение.

При напряженном пневмотораксе воздух из раны легкого накачивается в плевральную полость, легкое сжимается, потом воздух начинает давить на сердце и второе легкое. Единственный способ лечения – быстро поставить дренаж.

Она схватила набор для дренирования и побежала вниз. Кажется, даже на тренировках она не бегала так быстро. Что за день, что за день! Сначала газовая гангрена, теперь воздух в плевральной полости… Просто газовая атака!

На бегу Юля рвала упаковку набора. Справа или слева? На рентген времени нет, клинически тоже не определишь, если эмфизема, остается только пунктировать.

Да, пневмоторакс. Она поняла это, едва взглянув на пациента. Он был почти в коме, характерного для глубокой гипоксии серого цвета, мокрый. Не обращая внимания на странные взгляды коллег, Юля сдернула фонендоскоп с шеи фельдшера «скорой». Секунда на выслушивание. Справа еще можно уловить какие-то шумы, слева глухо. Сердечные тоны тоже лучше слышны с правой стороны, значит, дренировать нужно слева. Причем немедленно.

Скальпеля в наборе не оказалось, Юля с некоторым опозданием вспомнила, что в таких случаях сестры давали разовое лезвие. Посылать за ним сейчас – необратимо потерять время. Анестезию она тоже решила не делать, больной так плох, что не почувствует боли. Теперь главное, чтобы у нее хватило сил. Юля прицелилась и со всей мочи, как копьем, ударила троакаром[15]. По железной трубке с шумом стал выходить воздух.