Бывшие (СИ) - "Ann Lee" Страница 30

— Прекрати себя вести, так словно я уже померла, — ворчит тихо старушка.

— Мам, ну что ты такое говоришь? — возмущается Ксения Антоновна. — Мы просто решили тебя все вместе навестить. Смотри и Эля приехала, и Степа с Розой здесь.

Меня немного покоробило упоминания нас в подобном контексте, но я смолчала.

Ольга Владимировна, разлепила глаза, и обвела всех мутным взглядом, остановилась на мне.

— Роза, — тихо позвала она, и я подошла.

— Милая, я так рада, что вы померились, — шелестит её голос, и никто не перечит ей, разве можно сейчас вести эти сложные беседы, все просто молчат, не отрицая и не соглашаясь.

— Стёпа, — зовет она, и Стеф приближается, встаёт позади меня.

— Береги её внучек, — напутствует старушка, — береги, нет тебе жизни без неё, маешься ты, в ней смысл для тебя.

Стёпа молчит, я только ощущаю жар его тела позади, и тихое дыхание.

— Роза расскажи ему, — снова обращается ко мне.

— Что рассказать? — удивляюсь я.

— Сама знаешь, — отвечает Ольга Владимировна и прикрывает глаза, — идите, нечего возле меня стоять. Я хочу отдохнуть.

Мы потихоньку стали расходиться, только Ксения Антоновна, осталась, и пока мы тихо спускались в гостиную, и неловко переглядывались, она догнала нас, и сообщила, что бабушки Оли больше нет.

Я только и помню, как вцепилась в футболку Стефа, всхлипнула, и темнота поглотила меня.

Очнулась, пошевелилась и поняла, что меня крепко обнимают. Лежу на кровати, в темной комнате, в которой мы когда-то ночевали со Стефом, в тот замечательный новый год. Родной запах, тяжелые руки, мне даже смотреть не надо, я знаю кто рядом. Зажата в кольцу рук, и горячее дыхание шевелит мои волосы.

Помню только, как схватилась за Стефа, а потом темнота. И звенящие в тишине слова, произнесенные спокойным тоном Ксении Антоновны. И мои глаза наполняются слезами, они текут по щекам, заливаются за высокий ворот водолазки. Я всхлипываю, и тут же моих мокрых щёк касаются горячие губы, собирают влагу, утешают.

— Тише, Розочка, тише, — шепчет Стёпа, и уже пальцами вытирает мои щёки. Приподнимается и нависает надо мной. В неровном свете луны, и сквозь слёзы, вижу его обеспокоенное лицо.

— Тише, тише, — шуршит его голос, и губы легко проходятся по подбородку и щекам, лбу и векам. Наконец добираются до моих губ, и нежно касаются, словно он боится, что я его оттолкну. Но я цепляюсь за него, и сама подаюсь ближе, хочу утешения, хочу, чтобы боль утраты немного ослабила свою хватку. И он медленно и осторожно водит по моим губам, своими, сцеловывает солёную влагу, совершенно точно понимая меня.

— Мне так жаль, Стёп, — шепчу я, — жаль!

— Мне тоже, милая, мне тоже, — отзывается он, и зарывается носом, в изгиб моей шеи. И мы молчим. Смерть близкого человека сближает нас. Мы не могли примериться, а тут перед лицом утраты, без слов друг друга понимаем, и ищем поддержки друг у друга.

Я тереблю, и глажу его волосы. Пропускаю сквозь пальцы, зарываюсь в них. Всё ещё плачу, но тихо. Просто слёзы бегут по щекам. Несмотря на боль, мне так спокойно сейчас, в его объятиях. Он жарко дышит на мою шею, и гладит мой живот.

— Скажи сама, — просит он.

Я понимаю, о чём он.

— Как ты догадался? — вместо этого спрашиваю я, и он снова поднимается, опирается на локти, и смотрит на меня.

— Просто понял, ещё в прошлый раз, осознал только сегодня, бабушка Оля помогла, — отвечает он.

— А я ей не говорила, — грустная улыбка трогает мои губы, и я глажу его лицо.

— А ей и не надо было, она умела понимать всё без слов, — он целует мои пальцы, и снова ложиться ко мне плечо.

— Это было неожиданно, — продолжаю после небольшого молчания, — ошеломляюще, и совершенно не понятно, что с этим делать!

— Глупышка, надо было всё мне сразу рассказать, — мягко корит он меня.

— И что? Ты бы, наконец, поменял бы свою позицию. Простил бы меня? — обида-то никуда не делась.

Стёпа не ответил, продолжая лежать и гладить мой живот.

— Знаешь, — наконец он нарушил молчание, — тогда я умер. Я даже говорить не мог об этом, так жалок я был. Ты словно сердце моё вынула и растоптала.

Я, молча, слушала, не пытаясь перебивать.

— Много всего сделал неправильно, сбежал, не мог видеть тебя, боялся, что если встречу где-нибудь случайно, просто придушу. А потом притупилось всё, смог даже позволить себе отношения, только понял, встретив тебя снова, что всё бесцветно, только с тобой моя жизнь полна, и красочна. Ты наполняешь её смыслом.

— Стеф, любимый, я так сожалею, прости меня, прости за ту глупость…

— Нет, — перебивает он, и я давлюсь воздухом. Он снова подтягивается, заглядывает в глаза, — это ты прости меня, Роза, что не нашел силы, выслушать тебя, понять, отнял у нас шесть лет, и что снова чуть всё не разрушил. Это ты прости меня! Я не хочу всё вернуть! Я хочу заново, узнавать тебя. Хочу, заново знакомится с тобой. И я уже немного знаком с тобой новой, и пусть наше знакомство продолжиться дальше, потому что я тоже, как оказалось другой.

— У нашего нового знакомства, очень весомые последствия, — улыбаюсь я.

— Теперь ты не трепещешь, от одного только упоминания о ребёнке? — поддевает он меня, и целует в висок, прижимает ближе.

— Это ты меня не видел в кабинете у врача, — нервно хихикаю, и тоже жмусь к такому родному теплу.

— Кого ждём? — снова наглаживает мой живот.

— Ну, ещё не понятно, но точно могу сказать, что это ребёнок, — улыбаюсь и перехватываю его руку, целую пальцы.

— Надо бы пожениться, — тихо бросает он.

— Это ты так предложение мне делаешь? — возмущаюсь я, а у самой не сходит улыбка с губ.

— Я уже делал тебе предложение, и ты согласилась, просто мы слегка затянули, — бормочет он.

— Вот нахал! — смеюсь я, зарываюсь в теплые руки, и засыпаю абсолютно счастливая.

Эпилог

— Наши родственники нас с тобой, распнут за такое, — верещу я, и бегу за Стёпой, который тянет меня за руку, в кабинет к регистратору.

Этот торопыга сумел договориться, чтобы нас расписали уже через месяц. Расписали бы и раньше, но в связи с печальными событиями было не до этого, да и сейчас рано для свадьбы, но Стефа было не удержать.

— Потом устроим всем грандиозный праздник, а сейчас я хочу тебя окольцевать, пометить! — фырчит он, и тянет за собой, мимо длиной очереди, что собралась возле кабинета.

— Тебе не кажется, что ты меня и так достаточно пометил! — ворчу я, поглаживая ещё плоский десятинедельный животик.

— Была бы моя воля, — хрипит он мне на ухо, — я бы тебя ещё и не так пометил?

— Что двойню бы мне заделал? — смеюсь я.

— Четвёрню, — скалится он, и тут же при всех жарко целует, так, что ноги подкашиваются.

— Ой, тут кому-то не имеется? — строго спрашивает официально одетая дама, выглядывая в коридор.

— Да нам, — подтверждает Стёпа, придерживая разомлевшую меня за талию. И мы, как когда-то давно, веселим очередь.

Тихо расписываемся, без всяких там гуляний, едем в ресторан, где вдвоём отмечаем это событие.

Всё равно семье сейчас не до праздника, слишком ещё мало прошло времени с похорон бабушки Оли. Но они все очень рады за нас, а уж как радовались будущему потомству, целовали, обнимали, сетовали, что бабушка не дожила. Но я тихо и печально, кивала, она знала, она всё знала.

После ресторана, едем в наш дом, и Стёпа заносит меня на руках, как положено, вносить, жену. Ставит в гостиной на пол. Я оглядываюсь вокруг. Когда только успел? Всё обставил мебелью. Дом сразу наполнился уютом, и теплом.

Потом повёл меня наверх. Я думала, тащит в спальню, а он открывает дверь одной из комнат, а там оказывается детская. Во всю стену нарисовано сказочное дерево. На нем распускаются красивые бутоны, и фрукты, поют птички. Под ним стоит кроватка, такая крохотная накрытая кружевным балдахином. Рядом мягкое кресло, сбоку пеленальный столик, колыбелька. Всю такое сказочное, ажурное, словно воздушное печенье. Я от умиления, конечно же, расплакалась.