Вера Колочкова - Третий ребенок Джейн Эйр Страница 30

Заснула она только под утро, когда французское нежное небо готовилось принять первые лучи солнца и заливалось на востоке зарею. И не услышала уже, как тихо прошла по коридору Лена, как открыла дверь в комнату, где спал крепким сном Отя, как вскоре зашуршала гравием отъезжающая от дома ее серебристо-голубая машина…

Глава 12

Проснулась Таня от настойчивого стука в дверь, спросонья полупила глазами на яркое солнечное окно и, на ходу просовывая руки в рукава халата и пытаясь нащупать руками пояс, бросилась со всех ног открывать. Проспала! Сама напросилась на утренний разговор с Леной и проспала…

— Ну и горазда ты дрыхнуть, Татьяна! — обнаружилось за дверью улыбающееся лицо Сергея. — Меня Ада отправила тебя будить. Вставай уже, хватит спать…

— Ой, а который час? — испуганно перебила его Таня.

— Так десять уже.

— Сколько?! — ахнула она и, отодвинув его в сторону, кинулась в Отину комнату, открыла дверь…

Отина кровать была пуста. И одежды его не было. Таня повернулась к вошедшему следом за ней Сергею, спросила коротко:

— Где?

— Матвей, что ли? Так его утром еще Лена увезла…

— Куда увезла?

— Не знаю. Домой, наверное. Она в Ницце живет, а туда путь не близкий, вот и выехала пораньше, чтоб в пробки не попасть. Да ты не огорчайся, Тань. Ты ж не виновата ни в чем. Ну, просто она такая вот, Лена. Захотела и сделала по-своему. У них, ты знаешь, всегда так. Если Ада говорит «да», то Лена обязательно скажет «нет». Так что ты тут ни при чем вовсе, просто под раздачу их семейную случайно попала…

— Да как это? Как это — случайно? Ребенок-то тут при чем?

— Да ребенок, он, конечно… Конечно, ни при чем… — равнодушно пожал плечами Сергей. — Да я и не про ребенка, я про тебя сейчас толкую. Тебя сейчас кинули, выходит… Вернее, Лена кинула. А Ада, она вовсе этого не хотела. Она и сама вся на ярость изошла, когда узнала утром, что Лена ребенка увезла…

— А где она сейчас?

— Кто?

— Ада!

— Так говорю же, внизу тебя ждет! Меня за тобой и послала… Куда ты? Умойся хоть да причешись по-человечески, на кого похожа-то!

Таня его уже не слышала. Сбежала по лестнице, топоча отчаянно пятками, и предстала перед Адой как была, в распахнувшемся до неприличия халате, неумытая и лохматая.

— Ада! Это что, правда? Это правда, что Лена Отю увезла?

— Какой он тебе Отя? Тоже придумала имя парню дурацкое! Он Матвей, а никакой не Отя! — подняв на Таню тяжелые злые глаза, глухо и хрипло проговорила Ада.

— Извините… Да, Матвей, конечно…

— Ладно, не извиняйся. Иди лучше в порядок себя приведи, выскочила чучелом! А потом сядем, поговорим спокойно…

— Так правда или нет? — настаивала на своем Таня и даже наступала на Аду слегка, блестя испуганными глазами. — Почему вы не отвечаете?

— Иди умойся, говорю! — снова повысила голос Ада, махнув на нее сердито рукой. — Допрос она будет мне тут устраивать! Конечно, увезла, сука такая… Даже мне ничего не сказала. Мы вчера договорились, что она тебя с собой возьмет, на испытательный срок как бы. Ну, присмотрится к тебе, что ли… А она взяла утром и смоталась! — на сильном выдохе произнесла она последнюю фразу и закашлялась, держась за горло сухой рукой. Потом сипло вдохнула воздуху, еще раз вдохнула и без сил откинулась на спинку кресла, прикрыв тяжелыми веками глаза, тихо проговорила: — Ты прости меня, девочка. Я же как лучше хотела. А получилось вон оно как…

Таня постояла над ней еще какое-то время, растерянно моргая и вглядываясь пристально ей в лицо, потом тихо повернулась, села в кресло напротив, уставилась куда-то поверх Адиной головы. Губы ее были сжаты, лоб нахмурен, будто сосредоточилась она внутренне на чем-то очень значительном. Хотя никакой сосредоточенности в голове у нее как раз в этот момент и не было, а было одно сплошное неприятие ситуации. Отталкивалась от нее ситуация, и все тут. Непонятна была. Ну, не понравилась она Лене. Ну и правда она такая, вся сплошь деревенская. А ребенок-то тут при чем? С ним же нельзя так жестоко… Он же кроха совсем, он родителей потерял, он к ней привык уже…

— Тань, я и правда как лучше хотела, — снова подалась к ней из своего кресла Ада. — Но Ленка, она… Ты пойми, я старая уже, не могу ей ничего приказать. Раньше могла, а теперь не могу. Приходится с ее мнением считаться, и насчет Матвея тоже… Ей же его растить теперь придется, сама понимаешь. Вот она и командует. Так что извини…

— А где она, эта Ницца? Далеко отсюда? — тихо спросила из своего кресла Таня, продолжая внимательно разглядывать пространство над Адиной головой.

— Далеко. На юге Франции. У нее там дом на побережье, Костя ей купил. Он и содержание ей давал хорошее. Такое хорошее, что она себе и мужа купить смогла. Французика из местных. Терпеть не могу этого альфонса! Выдает себя за художника, только картин его и не видал никто. Вечно всякий сброд богемный у них в доме толчется, всех кормить-поить надо… Ну что за жизнь, скажи? Все продается и покупается! И дома, и мужья, и жизнь интересная… То бишь высокодуховная, как эта сука изволит выражаться. Тоже, духовная нашлась. Да с ней это духовное-то и рядом никогда не стояло! Дорвалась до красивого-дармового, так ей теперь не только сытой жизни, ей еще и высокого штиля подавай! Боже, боже, кого я вырастила на свою голову…

— Ада, что же теперь делать, скажите? Надо же что-то делать…

— А что теперь сделаешь? Ничего уже и не сделаешь. Она теперь мне условия диктует. А перед тобой я виновата, конечно, это да… С тобой нехорошо получилось. Но я ведь тебя и не гоню на улицу, поживи здесь недельку… Ну, или месяц, как хочешь…

— Зачем? — подняла на нее горестные глаза Таня. — Что я здесь буду делать?

— Ишь ты, нечего ей здесь делать, посмотрите! Можно подумать, ты всю жизнь только и делала, что по Парижам летала! Осмотрись, погуляй, город посмотри! Тебе Сережа все покажет… И по магазинам пройдись, я тебе все покупки оплачу. Как принцесса оденешься! Приедешь домой, тебя и не узнает никто. И в парикмахерскую сходи, тебе здесь патлы твои подстригут красиво. А то ходишь чучело чучелом… Ну чего ты ревешь сидишь, Татьяна? Прекрати немедленно!

Таня и впрямь тихо плакала, не опуская лица и продолжая высматривать что-то поверх Адиной головы. Слезы исправно копились в ее широко открытых глазах, она их смаргивала и снова смотрела куда-то вверх, чуть пошмыгивая носом. Хотелось ей, конечно, поплакать громко, чтоб в голос, чтоб порыдать от души, сморкаясь в полу шикарного махрового халата, да она боялась. Все ей казалось, что рядом Лена стоит да усмехается незримо — ну вот, что я говорила… Посмотрите-ка на нее, деревня, она и в Париже деревня…