Татьяна Алюшина - Вирус ненависти = Измена в розовом свете Страница 30

Ожидая, пока закипит чайник, она подошла к окну и уткнулась лбом в стекло, рассматривая ночную улицу.

Желтые фонари освещали деревья вдоль дороги, проехал одинокий автомобиль, слышалась песня, выводимая пьяненьким хором, доносился низкий гул ночной Москвы. Напротив ее дома, через дорогу, находился круглосуточный магазин, у дверей которого стояла небольшая компания, громко смеявшаяся. Из дверей магазина вышел человек, видимо «гонец за продолжением», подняв руки, он продемонстрировал компании бутылки, вызвав громкие возгласы одобрения.

— Руки болят? — раздался голос у нее за спиной.

От неожиданности она вздрогнула и резко обернулась.

В проеме двери стоял Артем, одетый только в джинсы, с голым торсом.

— Ты меня напугал!

— Извини, я не хотел.

Он притворил за собой дверь, подошел и посмотрел ей в глаза.

Они смотрели друг на друга, остановив время, ощущая нечто нереальное — узнавание, признание, единение, проваливаясь куда-то в непознанное, может, друг в друга, в глубь веков, бог его знает!

Но точно — вместе!

Вот кто, переживая такие моменты, может понять, откуда что берется? Как волшебство, пусть только на краткое мгновение!

Громко щелкнул, как выстрелил, в полной тишине закипевший чайник, разбивая это взаимное познание и возвращая их в действительность.

Артем дотронулся кончиками пальцев до ее щеки и, забыв придать вопросительности предложению, сказал:

— Ты выйдешь за меня замуж!

— Ты спрашиваешь или утверждаешь? — почему-то шепотом, не отводя от него глаз, спросила Тина.

— Утверждаю!

Он притянул ее и, оторвав от пола, крепко прижал к себе сильными, самыми замечательными в мире руками! Тина повисла на нем, сцепив руки и ноги у него за спиной. Артем подтянул ее повыше, одной рукой подхватив под попку, другой крепко обняв за спину, и стал не спеша расхаживать по кухне, слегка покачивая, пытаясь унять ее боль в запястьях.

Он чувствовал ее всю и чумел от этих ощущений, точно зная, что она его, вся, вместе с этим халатиком и ночнушкой под ним, и всеми трудными мыслями в голове, с проблемами, страхами, со всей своей силой и слабостью. Так получилось. Так просто и незатейливо, без выкрутасов получилось!

Артем был горячий, такой горячий, что раскалилась ее кожа, как от ожога! Тина чувствовала его возбуждение, даже его мысли! Она положила голову ему на плечо и, вздохнув, сказала:

— Я о тебе ничего не знаю, кроме таких незначительных деталей, как ключ от наручников в пряжке ремня.

— А я тебе все расскажу! — весело пообещал он.

Ему приходилось постоянно напоминать себе, что ей больно и единственное, что ей сейчас нужно, — это успокоение. Ему казалось, что рука, поддерживающая ее под попку, посылает сигналы не в мозг, а ровно в противоположном направлении.

— Нам нельзя, — помогая ему, сказала Тина. — В целом потому, что у тебя уголовное дело, где я главная подозреваемая, и в частности потому, что в доме спят люди. Давай чаю попьем и поговорим.

— И то и другое обстоятельство меня вряд ли остановит! Но нам и в самом деле нельзя — ты вся в порезах и царапинах.

— А это вряд ли бы остановило меня, — в тон ему ответила Тина.

— Молчи, женщина! А то люди в доме прослушают полный курс необузданного секса!

Он усадил ее на стул, поцеловал в лоб и отошел — подальше от искушения.

— Молчу! Чаю?

— А давай лучше по чуть-чуть! У тебя же руки болят.

— Ну давай! — согласилась она.

— Ты сиди, — остановил ее Артем, когда Тина поднялась. — Я сам все достану.

Он открыл холодильник и стал выставлять на стол остатки закуски, аккуратно завернутые Ритой вместе с тарелками в целлофан, выставил початую бутылку, достал с полки две рюмки.

Тина зачарованно следила за его действиями. Она поймала себя на том, что еще никогда не видела, чтобы мужчина накрывал на стол. В семье у них как-то не принято было, мама не любила, когда кто-то вмешивался в ее кухонное хозяйство, тем более папа, который с удовольствием и не вмешивался, а Лешка — и говорить нечего.

Артем, расставив все на столе, разлил водку по рюмкам и сказал:

— За обезболивание!

Они чокнулись и выпили. С удовольствием хрустя соленым огурчиком, Артем сообщил:

— Сразу снимая лишние вопросы и напряги, сообщаю: я не женат и детей у меня нет.

— А был? — заинтересовалась Тина.

— Был, три года назад развелись. А про тебя у меня все запротоколировано.

— Ужас какой-то! Никаких секретов и женской таинственности!

— В тебе целый вагон женской таинственности! — рассмеялся он. — А разгадывать секреты моя специальность.

— Почему ты выбрал эту профессию?

— Знаешь, что ты совершенно неординарная? — спросил Артем, весело хохотнув, даже головой покачал. — Вместо того чтобы спросить про жену и почему я развелся, что непременно сделала бы любая женщина, ей это логичнее и интереснее, ты спрашиваешь о выборе профессии!

— Ну хочешь — спрошу, почему развелся? — спохватилась Тина, хотя это было ей не так интересно, как другим обозначенным им женщинам.

Артем задумался, посмотрел в темное окно, пытаясь сформулировать ответ для себя самого.

— Удивительно, но я только сейчас понял, что никогда этого не озвучивал, да и мысленно не задавал себе такого вопроса. После армии поступил на юрфак в МГУ, школу я окончил с золотой медалью, поэтому поступил сразу, без всякого блата.

Артем встал, взял со столешницы, куда Рита сложила все пачки, сигареты, закурил, давая себе время сосредоточиться.

— Мое поколение приняло на себя весь перелом — переход от одной жизни к другой. Ты еще маленькая, тебе всего тридцать, ваше поколение это не так чувствовало и понимало. Мы начинали учебу в Союзе, а закончили в России, после полного развала страны. Еще в университете все кинулись в кооперативное движение, в зарабатывание денег. К диплому как-то незаметно поделились на богатых и небогатых, еще не бедных, но уже других. И как обычно — богатые презирают бедных, за неумение крутиться и зарабатывать и за большую степень свободы от денежных знаков; бедные ненавидят богатых, по исторически сложившейся традиции. Что удивительно, ничего делать не будут, даже пытаться, просто лежат на диване или пьют водку и тырят по-маленькому, и ненавидят! Те, кто почувствовал сладкий вкус денег, утратили грань, где надо остановиться, чтобы остаться человеком, а те, кто, ничего не делая, просто ненавидят, доводят этим чувством себя до шизы. Мне не нравятся оба полюса! Я за то, чтобы всеобщий психоз денег, захлестнувший страну, не распространялся как зараза, мне от этого откровенно тошно. Я точно знаю, что для этого нужны простые действия, типа «вор должен сидеть в тюрьме»! Человек должен знать, что наказание неотвратимо существует для всех, независимо от размеров кошелька и должности, ну, в идеале. Я понимаю, что это звучит пафосно, да и с органами власти и законами у нас пока беда, но начинать надо с себя в первую очередь. Поэтому я стою на этом рубеже, зная, что, если дело проходит через меня и человек действительно виноват, я доведу его до суда, постараюсь, по крайней мере. Вот говорю это тебе, и самому удивительно, что, оказывается, мыслю такими категориями. В работе как-то легче — не подводишь платформу и обоснование, а просто делаешь свое дело. Я стараюсь делать его честно, насколько могу.