Татьяна Тронина - Люблю, убью, умру... Страница 31

— Нас бы разлучили. Отослали бы меня в какой-нибудь пансион… — пожала плечами Дуся. — Папе бы точно это не понравилось. Он считает, что человек должен сначала вырасти, оформиться и только потом определять свою дальнейшую жизнь. Но чего определять, если я точно знаю, что хочу быть только с тобой?

— И я… Послушай, я вот еще о чем подумал — через год нам все равно предстоит расстаться, оттого эти стихи дурацкие мне все на ум и лезут. Через год я заканчиваю гимназию, поступаю в университет (это я уже решил, что именно в университет, на филологическое отделение), дольше в вашей семье оставаться невозможно…

— Как? — воскликнула пораженно Дуся. Видимо, она только сейчас задумалась о будущем.

— Обыкновенно, как… Не до старости же мне у вас в приживалах ходить!

— Почему в приживалах? — растерянно пролепетала Дуся. — Ты мне как брат, ты сын папиного друга…

— Ну и что? Я же не инвалид, я взрослый человек… почти. Съеду на какую-нибудь квартиру, буду учиться…

— Я умру без тебя! — зарыдала вдруг Дуся и бросилась Андрею на шею. — Ну зачем, зачем ты завел этот разговор?! Сегодня же ты со мной и еще целый год…

— Я буду каждый день приходить к вам, мы каждый день будем писать друг другу письма! — сказал Андрей, прижимая ее к себе. — А потом мы поженимся.

— Когда? — жадно спросила Дуся. — Еще долго ждать? Сколько?

— Ну, пока я буду учиться в университете, потом еще года два-три мне необходимо для того, чтобы встать на ноги, упрочить свое положение… Иначе Кирилл Романович просто-напросто откажет мне как бесперспективному человеку, не могущему устроить счастье его дочери.

Дуся сидела молча, прикидывая, в каком же году они смогут соединиться с Андреем.

— Господи, милый, — это же целую вечность ждать! Я к тому времени старухой стану — мне будет двадцать два, двадцать три…

— Ты отказываешься ждать меня? — спросил Андрей. — Если отказываешься, то я прямо сейчас умру, и пусть меня похоронят на этом самом кладбище…

— Нет, что ты! — закричала Дуся, бросаясь обнимать его. — Я хоть сто лет буду ждать! Я клянусь!

— И я клянусь, — прошептал он, горячо целуя ее лицо, залитое слезами.

Сзади, в кустах, вдруг зачирикали проснувшиеся воробьи — в их семействе вспыхнул скандал. Дуся и Андрей, опомнившись, отскочили друг от друга.

— Птички… — прошептала Дуся дрожащими губами. — Это только птички…

Она сорвала травинку, стала вертеть ее в руках. У нее была такая привычка — все время вертеть что-нибудь в руках, теребить бахрому на скатерти, оборки своего платья…

— Послушай, милая, — тихо произнес Андрей. — А ты, правда, любишь меня? Может быть, это просто увлечение? Знаешь, я слышал, есть любовь и влюбленность, и их очень легко спутать друг с другом… Или даже не так! — со страхом воскликнул он. — Ты просто жалеешь меня…

Дуся ничего не ответила, продолжая теребить травинку, скручивая ее в спираль.

— Нет, погоди, ты послушай меня… — настаивал Андрей. — Ты ведь добрая девушка, у тебя необычайно нежное сердце… А что, если так — ты встретила бедного сироту и пожалела его? И на самом деле ты не любишь меня, а просто боишься огорчить отказом…

Дуся подняла глаза, уже совершенно сухие, и произнесла гордо, даже надменно:

— Люблю. И ни в чем не сомневаюсь… — Она перекусила зубами травинку. — Вот.

На вытянутой руке лежали две свитые в круги травинки.

— Что это?

— Два кольца, — серьезно сказала Дуся. — Давай обручимся по-настоящему, обменявшись кольцами. Затея была детской, но Андрей, увидев два импровизированных, из травинок, колечка, неожиданно поверил ей.

— Прости, прости, прости… — сказал он. — Люблю тебя, схожу сума!

Он взял одно колечко, осторожно надвинул его на тонкий Дусин пальчик. Дуся, очень серьезная и сосредоточенная, надела другое кольцо из травы на его палец.

— Клянусь быть верной тебе до гроба, — сказала она.

— И я! Клянусь. Пусть мертвые, что лежат вокруг, будут нашими свидетелями.

Не сговариваясь, они прильнули друг к другу губами. И это был совсем другой поцелуй, не как тот, которым они обменялись у пруда. Теперь они замерли надолго — по-настоящему, до головокружения.

— Сейчас умру… — задыхаясь, сказала Дуся, когда их объятия наконец разомкнулись. — Я еще никогда не чувствовала себя такой взрослой, ей-богу! Я как будто другой человек теперь… Знаешь, такие странные ощущения!

Солнце поднялось выше. Теперь оно играло в листве, солнечные зайчики весело прыгали по холодным замшелым плитам.

— Любовь и смерть, — медленно произнес Андрей.

— Любовь до гроба, — мрачно кивнула Дуся. — Теперь мы обручены…

Никто не заметил их отсутствия. Дуняша, горничная, подвернула ногу, когда спускалась в погреб, и теперь все носились вокруг нее. Ждали Антон Антоныча.

— Какое трагическое лицо! — с восхищением произнес Карасев, глядя на Дуняшу и размахивая дымящей сигарой. — Я бы нарисовал…

— Ну вас! — с досадой отмахнулась Дуняша, сидя на ступенях. — Ничего святого!

Пришедший доктор констатировал небольшое растяжение и прописал покой и компрессы.

Карасев перевел внимание на Дусю.

— А вы, барышня, не забудьте — у нас в полдень очередной сеанс… Да, и улыбнитесь — что за похоронный вид! Выздоровеет ваша Дуняша, ничего с ней не станется…

Дето пролетело незаметно, и нынешняя осень стала для Андрея какой-то особенной. Будущее виделось ему определеннее, перед ним стояла одна-единственная большая цель — Дуся, а все остальное было только подчинено этой цели. И отношения с Померанцевыми, и подготовка к университету, и все прочее…

Странно, но никто как будто не замечал их любви. Впрочем, скрывать им особо было нечего — все так же они собирались по вечерам в большой гостиной Померанцевых и говорили — много, горячо, обо всем на свете…

Время шло медленно, с трудом, словно в огромный маховик попал песок, и стрелки на циферблате жизни едва двигались, день тянулся невыносимо долго, а неделя казалось целой вечностью.

Приходила Танечка Ольшанская, соученица Дуси, с перекинутой на грудь длинной русой косой. Она садилась в углу и следила за Андреем из-под светлых ресниц.