Жозеф Кессель - Яванская роза Страница 31

— Идите! Идите теперь к ней, и да хранит вас Бог!

Когда я уходил, он добавил:

— Не думайте о Ван Беке. Он должен прибыть на судно, когда мы будем на причале.

XIV

Есть женщины, которые, даже испытывая удовольствие в чувственном диалоге, никогда не отдаются всеми своими фибрами, всей глубиной души. Они скорее присутствуют при соединении, полном наслаждения и неясных ощущений, и остаются пассивными, не получая за это вознаграждения.

Другие, напротив, созданы для плотского наслаждения. Независимо от опыта они умеют брать и дарить. Тела их предназначены для этого. У них формы, жар в крови, инстинкт сладострастия составляют науку, которой нельзя обучиться. Они обладают даром, милостью Божьей.

К их племени относилась и Флоранс. Мужчины это прекрасно в ней угадывали, ее присутствие имело власть, которая одной только красотой не объяснялась. Боб, так же, как и я, испытал это.

Как только я снова оказался с метиской, я забыл о рассказе сэра Арчибальда и обязательствах, под которыми только что подписался.

Ночь, тайна, желтый туман, трагедия старого англичанина, угрозы Ван Бека, нависшие над прекрасной головой Флоранс, — все растаяло в прогнувшемся примитивном ложе, узком, как походная кровать, не позволявшем лечь двоим.

Даже в этом возрасте я редко испытывал такое острое, такое ненасытное физическое удовольствие.

Флоранс разделяла это с каким-то стыдливым неистовством, с изумлением радостных открытий.

Иногда в момент коротких передышек в эту ночь, где секунды, казалось, проживались вдесятеро быстрее и полнее, чем в другие ночи, иногда я думал, что вот эту свежую прелесть Ван Бек готовил и хранил для себя пятнадцать лет. И я понимал опасения сэра Арчибальда.

Какой мужчина, лишенный своих надежд и такой добычи, даже не обладающий инстинктами Ван Бека, какой мужчина не почувствовал бы жажду убить?

Но разве я не был здесь для того, чтобы защитить Флоранс и похитить ее у монстра?

И новая вспышка страсти толкала меня к Флоранс, вспышка гордости двадцатилетнего возраста, вызова, победы, мести.

И поскольку в эти минуты в ней я любил себя, то мне казалось в эту ночь, что я любил и Флоранс.

Машины „Яванской розы" заработали, но этого оказалось недостаточно, чтобы наши объятия разжались, — потребовалось, чтобы жаркое солнце засветило в иллюминатор. Только тогда Флоранс покинула мою каюту, сказав:

— Не волнуйся, любовь моя Я сумею пройти незаметно за спиной у Сяо. — Китайская кровь Флоранс вселяла в нее абсолютную уверенность, что хитрость удастся.

Я подставил лицо и тело под холодную воду: этого было достаточно, чтобы смыть следы ночной усталости. Я наспех закрыл свой чемодан и открыл дверь. В коридоре ждал Боб.

Я был радостен, мир представлялся мне большим праздником. Почему я вдруг вспомнил об унижении, которое мне нанес Боб, когда мы вместе обманывали сэра Арчибальда?

Ко всем своим победам мне захотелось присоединить последнюю.

— Знаешь, — сказал я своему товарищу, — Флоранс была девственница.

Боб смотрел, смотрел на меня и вдруг ударил по лицу.

В то время за подобную выходку я убил бы, не колеблясь. Однако я ничего не сделал, ничего не сказал, и щека моя еще горела, когда я увидел, как приближались причалы Шанхая.

XV

В 1919 году Шанхай, конечно, еще не достиг гигантских размеров. Чудовищное разрастание города и населения произошло позже. Годы, разделившие две войны, еще не влили в него миллионные толпы, миллиардные капиталы. Кварталы белых еще не превратились в американские застройки, ощетинившиеся небоскребами. Желтая метрополия еще не походила на океан, вздыбленный приливами сражений и революций. Это были еще только ростки новой безумной эры.

Но европейская концессия, полная роскоши и блеска, проникала все дальше в китайские предместья, и Шанхай становился огромным городом, пышным и грязным, величайшим центром спекуляции и богатства, являя собой огромный ночной кабак и одновременно непроходимые джунгли.

Короче, столица коммерции, банков, удовольствий и тайн, Шанхай был уже монстром.

И у этого монстра, который в ту пору прельщал авантюристов и деловых людей, моряков и девиц всего Дальнего Востока, было чем заставить даже более вдумчивого и более уравновешенного юношу, нежели я, потерять голову.

Я употребил все утро после высадки на то, чтобы найти жилище и деньги.

Все оказалось восхитительно легко. Поскольку Боб избрал Французский клуб, я отправился в Английский. В то время в дальних странах среди представителей наций, вместе одержавших победу, существовало некое братство победителей. Моя форма служила мне членским билетом и удостоверением личности: я был принят как соотечественник. Потом я отправился во французское консульство.

Консулом был господин В. За время своего путешествия я не встречал более утонченного человека, знающего страну пребывания и более полезного для страны, которую он представлял. Он основательно знал огромный Китай. Он изучал его долгие годы. Он имел к нему ключ.

Я мог бы извлечь неоценимую пользу из его опыта. Только об этом я и думал!

То, что мне было необходимо, — это средства, и немедленно, чтобы нырнуть в наслаждения города, один только вид которого меня слепил.

Эти средства предоставил мне господин В. Я предъявил кредитное письмо с неограниченным сроком действия. Консул имел к тому же необходимые инструкции, позволяющие находящимся проездом офицерам достойным образом представлять армию-победительницу.

— Отдыхайте, — сказал мне консул, улыбаясь необычной грустной и доброй улыбкой, — отдыхайте, но не пропадайте. Французское судно будет не раньше чем через пять недель, а пять недель в Шанхае для молодого человека, ничем не занятого, — опасное испытание! Вы мне, конечно, не верите, но заходите ко мне, — может быть, я смогу предложить вам что-нибудь серьезное.

Серьезное! Словно это слово могло иметь для меня какое-нибудь значение… Серьезное!

Тогда как у меня не хватало времени, здоровья, скорости и сил, чтобы все испытать, испробовать, провернуть уйму дел, уничтожив все, что продавалось, покупалось, досаждая, сваливалось на мою голову.

В Шанхае среди сотни других был бар, слывший самым большим в мире, и думаю, это было действительно так, ибо за всю жизнь, которая растрачивалась в такого рода заведениях в Старом и Новом Свете, я не встречал ни одного таких огромных размеров. Здесь к двенадцати дня и семи вечера на сто метров в длину, располагаясь ярусами вглубь, плотная масса людей требовала от стаи молчаливых китайских барменов утолить их жажду. Коктейли и виски расходились словно по цепочке. Все языки, все расы, все напитки смешались на этом шумном предприятии.