Татьяна Краснова - Девушка с букетом Страница 31

И чего Робин взъерепенился? Наверное, не хочет в праздник работать.

– Послушайте… – повернулась Варя к своему спутнику, не зная, как к нему обращаться.

Он ей помог:

– Меня зовут Виктор. – И предупредил возможную неловкость: – Это ничего, что вы забыли. И что я вас чуть не задавил, надеюсь, тоже не вспоминаете.

Точно! Она вспомнила новоселье Игоря, голос с балкона, толкующий студенткам о философии, и вопросы автомобилиста, остановившегося в сантиметре от нее, о том, все ли с ней в порядке!

– Так это вы!

– Зря сознался.

Фразы эти прозвучали одновременно, но рассмеялась одна Варя – спутник ее оставался серьезен. Продолжение разговора и возможность пофлиртовать его явно не интересовали. Похоже, он разговаривает с ней, лишь поскольку им пока по пути – сейчас укажет в сторону папоротниковых зарослей и повернет в своем направлении. А у Вари столько вопросов готово сорваться – о его отношении и к кладбищу, и к гонкам, и к непонятно враждебному Робину, – и она поскорее открыла рот, чтобы успеть…

За воротами, на опушке леса, выступало огромное старое дерево, и Варин спутник на ходу коснулся ладонью ствола. И Варя замерла с приоткрытым ртом: она хорошо видела, что этот жест был явно осознанный – в нем чувствовалась отчетливая неслучайность. Как в осмысленном взгляде крапивы или вздохе сухого листа, подобранного в парке.

– Ну да, с лесом всегда надо поздороваться и попрощаться, – подтвердил Виктор ее догадку. – Сначала попросить разрешения войти, потом – выйти.

Оказывается, о неназываемых вещах можно говорить словами!

– С лесом? – машинально переспросила Варя.

– Русское кладбище – это всегда русский лес, в отличие от европейских лужаек, – пояснил Виктор, но так, словно Варя и сама давно это знала. – А этот лес огромный, две трети района занимает, и так и не кончается – переходит в соседний. Масштаб приличный, целый отдельный мир. Уважения требует. Всегда надо отдавать себе в этом отчет, когда переходишь его границу.

– А вы разве не привыкли к нему, если все время ходите туда-сюда? – Варя успела проглотить предыдущие вопросы, и не только потому, что праздное любопытство следует подавлять. Просто ответы стали не нужны, как будто она их уже знала. – Это ведь все ваше… хозяйство? – Она кивнула на оставшиеся позади ворота.

– Хозяйство, – впервые усмехнулся Виктор. – Ну да. Хозяйство… Нет, в привычку не входит, наоборот, обостряется восприятие. Кто-то сюда попадает раз в жизни. А мои родители ходили на кладбище каждый день, на работу, как родители одноклассников – на хлебозавод или в автопарк. И я сам вел себя по-другому, когда с ними здесь оказывался, – не смеялся, рожи не корчил, не носился как угорелый. Словом, как в музее или в театре…

– Тоже уважение – к иному миру? К отдельному? – тихонько спросила Варя. Действительно, кто-то же должен каждодневно сталкиваться с этой стороной жизни… или, наоборот, не жизни… Но так странно, что чья-то молодость может проходить на территории вечной печали, где нельзя улыбаться. Или к этому как раз легко привыкнуть, если это семейное ремесло? Кажется, она подумала это все-таки вслух, потому что собеседник опять усмехнулся:

– Ремесло? Слова подбираете как бережно. Обычно выражаются яснее: семейный бизнес. А еще: золотое дно. А еще: вот повезло-то!

Варя рассмеялась, хотя и не была уверена, что собеседник хочет ее рассмешить. Просто не удержалась.

– Ой, правда! Есть ведь профессии, которые всегда нужны, независимо от прогресса или там всяких кризисов! Пекари, сапожники… И ваша тоже!

– Дворники, ассенизаторы, – подсказал Виктор, и теперь уже Варя не могла не заметить смешинки в его почти закрытых кепкой глазах, которые все время были какие-то осенние, с естественной рассеянной печалью, а теперь становились приветливо-летними.

– А вам никогда не хотелось сбежать от ваших покойников? – поинтересовалась она с дружеской бесцеремонностью – но быстро оглянувшись на всякий случай.

– Не бойтесь, если даже услышат – не догонят, – успокоил Виктор. – Там уже на ночь ворота заперли… А я и не собирался им жизнь посвящать! Семейное дело наследует, как полагается, старший сын, а я – второй.

– А я-то думала, как институт называется, где по вашему профилю готовят? Ведь есть такой, наверное?

– Есть МАИ, куда почти весь Белогорск поступает, кто в Москве хочет учиться. Потому что ехать легко – прямиком на электричке, и ни метро не надо, ни автобусов. Еще пищевой. Я окончил МАИ…

Об институте он говорил оживленно, вспомнил товарища – парня из-под Волоколамска, который жил в лесничестве и до электрички каждый день шел через лес несколько километров.

Они дружили, наверное, еще и потому, что лес у них был общий. Потом практику в Белогорском НИИ, диплом, который там ему посоветовали защищать, так называемый реальный дипломный проект, один из первых в те времена, написанный по заказу предприятия и имеющий практическое применение…

Варя уже успела набрать охапку папоротника, и они шли дальше без дороги, опушкой леса, потому что еще не договорили – нельзя же взять и оборвать разговор.

– А что это я говорю и говорю? – остановился Виктор и даже кепку еще ниже на лоб надвинул. – А вы меня не останавливаете?

– Потому что мне интересно, – пояснила Варя. – Мы, если так будем дальше идти, ведь в парк выйдем, да? Лес ведь в каком-то месте с парком смыкается?

– Да! – откровенно обрадовался он – чем дальше они шли и дольше разговаривали, тем ярче становился у него взгляд, отчетливее интонации. Наверное, профессиональная маска исчезала. – И мне как раз в парк!

И оба оживленно пошагали дальше.

– Так что же ваш брат? – напомнила Варя. – Почему уступил младшему? Как это вы после МАИ на кладбище-то угодили?

– Я не младший. Я второй. Младшая у нас сестра. А угодил – проще не бывает. Брат за границей счастье ищет, в Европе дело открыл. Не такое, другое… Успешно вроде бы. Ну и куда было деваться – кто-то должен продолжать… семейный бизнес. Родители тоже занимаются, но силы уже не те.

Была Варина очередь подавать реплику, и она не стала задавать вежливый вопрос, нравится ли ему его работа. Только этого не хватало. Любая работа может нравиться и не нравиться. Какую угодно можно выполнять и механически, и добросовестно, и с огоньком. Работа есть работа. И просто терпеть, в конце концов, тоже можно что угодно. А почему это вдруг ей пришло в голову? Бесстрастное лицо еще ничего не значит, должно быть, все-таки специфика обязывает. А на самом деле человек, может, удовольствие от своей деятельности получает больше, чем от любой другой…

– Стерпится – слюбится, – подтвердил Виктор. Но ведь она на этот раз не вслух думала, а про себя, как положено!