Александр Минчин - Юджиния Страница 31

— Она видела Америку. Она хочет показать ее мне.

— А что она хочет увидеть сама?

— Гавайские острова. Он подумал, что дети почему-то всегда любят острова.

— Это хорошо, она там никогда не была. Ей понравится. Но как надолго? — Мистер Нилл задумался. — Прекрасно. Но тридцатого августа я жду вас обратно. Тридцать первого у Клуиз день рождения.

— Мы приедем обязательно. Они вылетели через три дня.

Он был в Нью-Йорке всего лишь один раз и хотел вырваться снова: осмотреть все музеи, галереи, бродвейские театры, балеты со знаменитыми русскими звездами, одного из которых он знал.

Они остановились в отеле около Центрального парка. Он был влюблен в Манхэттен, это была странная любовь, он был без ума от этих громадных небоскребов и перезагруженных улочек, от вечно затененных улиц и солнечных авеню. От разнопестрых ньюйоркцев, постоянно несущихся куда-то. Куда? Ведь все равно все ограничено водой… Он называл Нью-Йорк прекрасным и порочным ребенком. Он не представлял, как можно не любить Нью-Йорк, даже со всеми его минусами, и ненавидеть Манхэттен. Но знал, что многие не любили и многие ненавидели. Глупые люди, где еще увидишь такую какофонию и ренессанс культур, традиций, где еще найдешь столько ресторанов, окон, огней, богатых и нищих, где еще встретишь столько проституток и русских агентов КГБ. Это была тоже достопримечательность Нью-Йорка. И где еще в мире есть Бродвей!

Они начали с Гринвич-Вилледж. Возвращаясь домой в четыре часа утра, они успевали многое увидеть, исходить, посмотреть. Но все равно ему не удавалось увидеть Нью-Йорка Сэлинджера. Он все забывал, что это у них, там, он был переведен в самом начале семидесятых, а роман был написан в середине сороковых. И все изменилось. И от того Нью-Йорка не осталось ничего. Остался другой Нью-Йорк. Все поменяло свой лик.

А жаль, ему еще там хотелось и всегда мечталось — успеть захватить кусочек жизни, описанной в прекрасной книге. Интересно, встретит ли он когда-ни-будь автора? Возможно, он воздавал ему чрезмерно, но он ставил его на четвертое место в американской литературе этого века, после Фолкнера, Фицджеральда и Вулфа. Конрада он не считал американским писателем, хотя тот принадлежал к американской литературе. К Хемингуэю относился спокойно. Стейнбек? — это особый разговор. Были также хорошие писатели: Бел-лоу, О'Хара, Пени Уоррен, Чивер, Капоте, Воннегут и Шоу. Но всех его писателей объединяло редкое качество для американской литературы — стиль.

А возможно, он не все читал и было что-то еще. Он читал только переведенное.

Они окунались в Нью-Йорк снова и снова, погружаясь и выныривая, и снова уходя в глубь Нью-Йорка. Но, казалось, нигде не донырнут до сути города.

Ночами они не спали, а занимались любовью.

При всей ее любви и чувствах, скоро Юджиния выдохлась. Она никогда в жизни столько не ходила.

— Это только начало, — успокаивал он ее, и она улыбалась.

— Я смогу, только мне нужно привыкнуть. Мне нравится.

В воскресенье они сделали перерыв. Он отправил домой картину, которую купил в одной из галерей Со-хо, девочка была чем-то похожа на Юджинию, но главное — композиция была великолепна. Художник, оказавшийся в галерее, предлагал написать Юджинию. Но Александр отказался, он был суеверным. Тогда он тоже нашел художника нарисовать портрет той. Что потом случилось, он не хотел вспоминать.

Они проснулись поздно, и Юджиния, уткнувшись ему в щеку, задремала опять. Он гладил ее волосы, разбросанные на его плече, и думал. Он думал о ней. У него не было в Америке никого — ни друзей, ни знакомых, ни родственников. Кроме одной семьи, которая жила в Нью-Джерси и с которой он познакомился давно, когда был шофером, до мистера Нилла. И эта дружба осталась навсегда.

Он набрал телефон и услышал голос Дастина. Они не знали, что он женился, и ничего из того, чтос ним произошло, они не общались около года. А на свадьбу, он знал, они не смогут приехать из-за детей.

Ему очень обрадовались, и Дастин не стал ничего расспрашивать. Они сразу пригласили его к себе. Он сказал, что, если приедет не один, это ничего? В ответ, он почувствовал, улыбнулись и сказали: конечно. Они были рады, что у него есть кто-то, так как в прошлый раз застали его очень одиноким.

Он попросил одеться Юджинию скромно, но красивее всех.

Она не представляла, как это, но обещала постараться. Он облачился в крахмальную темно-синюю рубашку и легкий светло-серый костюм. Сидящий на нем как влитой. Потом пошел в магазин и в течение часа искал, нашел и купил самые большие две коробки шоколадных конфет для детей. Таких больших даже он никогда не видел. Их было неудобно нести, и Александр взял такси.

Юджиния была уже готова, и он оценил ее скромное одеяние: платье от Диора и туфли от Хол-стона-но, если не приглядываться, было незаметно. Все было легкое и изящное. Клуиз оказалась слишком хорошим учителем.

Она поцеловала его и взялась за коробку.

— Юджиния, — сказал он.

— Разве это не мне? — Она выразила очаровательное удивление на лице.

— Неужели ты бы это все могла съесть?

— Легко, и даже две. Он расплылся в улыбке.

— Скорее Нью-Йорк станет Москвой со всеми вытекающими последствиями, чем я куплю тебе по доброй воле конфеты. Мне слишком нравятся твои зубы, живот и кожа, чтобы я добровольно согласился их портить. Ты простишь меня?

— Я даже награжу тебя, — и она, приблизившись, поцеловала его.

Внизу он оставил ее на минуту и подошел к конторке. Знакомый клерк услужливо согнулся и спросил, что он может для него сделать. Александр дал ему карточку магазина, деньги и попросил доставить пять коробок таких же конфет, запакованных в один пакет. И держать их у себя.

— Будет сделано через полчаса, сэр.

Машину уже подали, когда Юджиния и он вышли из отеля.

Дастин жил в полупустынном и лесном районе зажиточного Нью-Джерси. Их встречали около какого-то хорошо известного кафе у дороги, чтобы они не искали в лесу. Александр отпустил машину раньше, и они выпили по чашке горячего шоколада в этом кафе. От Юджинии чем-то приятно пахло. Но он подумал, что не нужно вникать в запах, иначе они не встретятся с Дастином…

Александр был немного возбужден. Он обожал эту семью: Дастина, его жену Дебби и их двух очаровательных дочек Джейн и Дженифер. Он не хотел, чтобы у него были девочки, но если будут, то такие. Это были самые красивые дети, которых он видел в Америке. Родители только построили свой дом, и сейчас, поднимаясь по лесной дороге наверх, Дастин три раза извинился, что дом еще не совсем обставлен и кое-какие комнаты не закончены. Они прошли через гараж в дом. Дебби поцеловала его, и он познакомил ее с Юджинией. Дети сразу повисли на шее у него, и они тискались втроем, он держал их на весу, не опуская. Он ни одних детей не любил так, как этих. Их пригласили в комнату. Эта комната была обставлена. Дженифер села ему на колени, и, поскольку для Джейн места не осталось, она сразу забралась на колени Юджинии, как будто они знали друг друга годами.