Анна Берсенева - Созвездие Стрельца Страница 31

– В Союзе писателей, на улице Воровского. В левом флигеле. Отдадите письмо Светлане Бережной, она вас будет оформлять.

– Что оформлять? – переспросила Тамара.

Вопрос был глупый, но раздражения, как того можно было ожидать, у Каблукова не вызвал.

– Не что, а кого, – терпеливо объяснил он. – Вас в поездку будет оформлять. Во Францию.

Нет, ей не показалось – он смотрел на нее совсем иначе, чем вчера. Ни обидной снисходительности, ни насмешки. Внимательным был его взгляд. Изучающим. И – с оттенком почтительности… В этом последнем Тамара, правда, не была уверена. С чего бы ему испытывать перед ней почтительность? Но что со вчерашнего дня он переменился до неузнаваемости, она понимала безусловно. Объяснить невозможно, однако факт очевиден.

– Поняли, куда идти? – спросил Каблуков.

– Да, – ответила Тамара.

– Ну и хорошо, – кивнул он. И, выдержав краткую паузу, добавил: – А вы не такая, какой кажетесь на первый взгляд.

– В каком смысле – не такая? – не поняла она.

– Не пустышка. Вызываете интерес. – И поторопил: – Идите, Тамарочка. Они там в Инкомиссии до ночи на работе не сидят.

«Он видел, как Олег вчера собирал мои бусины, – подумала Тамара. – И поэтому сегодня говорит со мной… вот так».

Причина перемены сделалась ей понятна, но осталась необъяснима. Что с того, что Олег пошел ее провожать? Чего это добавило ей в глазах Каблукова? Но чего-то ведь добавило несомненно… Как странно!

Через три дня Олег встретил ее после работы и пригласил в кино. Это показалось ей трогательным – не в ресторан, а именно в кино, на новый французский фильм, и билеты купил заранее. После кино, впрочем, пригласил и в ресторан тоже. И там, в «Пекине», предложил поехать в выходные на Селигер, где у его завода имелась турбаза.

Купаться было еще рано, но озеро, на берегу которого стояли финские домики, было так красиво, что и просто смотреть на него, гулять по его берегам было приятно.

Вечером Тамара открыла в отведенном ей домике окно и уснула под шелест озерных волн.

В домике этом она была одна – Олег ночевал в другом, и ей это понравилось.

У нее не кружилась голова, когда она видела его, и волнение ее при этом не охватывало, но встречи с ним приносили радость. Необъяснимую – она ведь не была в него влюблена, – но для нее очевидную.

Разговаривать им было вроде и не о чем – Тамара правильно поняла еще в вечер их знакомства, что Олег не читал тех книг, которые так много значили в ее жизни, не видел спектаклей и картин… Но при этом ни разу не получилось так, чтобы тему для разговора им пришлось подбирать специально. И на «ты» перешли без затруднений, несмотря на разницу в возрасте и вообще во всем.

На Селигере шли через просторный луг, на котором росли дубы, далеко отстоящие друг от друга, и Тамара сказала:

– На всех дубах уже листья распустились, а на этом – видишь? – ни одного листочка. Интересно, он совсем засох или будет как в «Войне и мире» – потом откуда ни возьмись листья появятся?

– Появятся, – мельком и без особенного интереса взглянув на большое корявое дерево, сказал Олег. – Это ленивый дуб.

– Как дуб может быть ленивым! – засмеялась Тамара.

– Каждый десятый примерно – ленивый, – объяснил он. – Причина мне неизвестна, но они на несколько недель позже других распускаются. Появятся листья, никуда не денутся.

В этом объяснении содержалось какое-то зерно неожиданности, необычности, и потому оно будило воображение. Ленивые дубы!.. Чего только не бывает в жизни.

Что бывает в жизни, Олег знал лучше Тамары раз в сто. Сам он, впрочем, считал, что пропустил в своей жизни очень многое, и не только в книжной или театральной ее части.

– Я же в детдоме вырос, – обмолвился он как-то. – Хорошо, хоть что-то усвоил, пока отец с матерью живы были. Но в основном догонять пришлось.

Тамаре неловко было спросить, что произошло с его родителями, но он сказал об этом сам, не вдаваясь, впрочем, в подробности: отец был пожарным в Орехово-Зуеве и погиб, когда Олегу не исполнилось десяти лет, мать работала учительницей, но к тому времени была уже больна, и течение ее болезни, онкологической, с гибелью отца ускорилось.

Другая, совсем другая жизнь!.. Но Тамара сознавала это, только когда его не видела. При встречах же моменты неловкости бывали очень редки, да, можно сказать, и вовсе их не было.

Через месяц таких встреч Олег предложил ей выйти за него замуж.

Не в первый раз она получила предложение такого рода; в этом смысле не было ничего ошеломляющего. Но если в предыдущих случаях Тамаре и в голову не приходило согласиться, то на этот раз она задумалась.

Слишком многое против: он старше на двенадцать лет, он совсем другого, совсем не ее склада, она в него не влюблена… Но сквозь все эти доводы разума пробивалось отчетливое и тоже разумом вызванное осознание: она будет с ним счастлива. И даже точнее: она будет за ним счастлива. Никогда Тамара не думала так по-деревенски – за мужем как за каменной стеной, – но теперь именно эти слова сами собою пришли ей на ум.

«А влюбиться… Наверное, я этого просто не могу, – подумала она. – Иначе хоть в кого-нибудь, хоть раз за двадцать лет уже влюбилась бы. Что ж, не всем одно и то же дается. Некоторые, например, на велосипеде ездить не умеют, и ничего, живут и счастливы».

Никогда в жизни у нее не было такого ясного, такого определенного ощущения правильности своего решения, как в тот день, когда она ответила Олегу, что согласна выйти за него замуж.

– Ну и правильно, – сказал он. – Я тебя люблю. Обидеть тебя никому не дам. И тебе за мной хорошо будет.

Он произнес все это таким будничным тоном, что можно было бы и обидеться. Но она не обиделась. Он ее не обманывает, а это главное. И то, что он не спрашивает, любит ли она его, Тамаре понравилось: она не смогла бы ответить на этот вопрос… А то, что Олег обозначил их брак так же, как она обозначала его в своих мыслях – не «со мной», а «за мной», – подтверждало правильность ее решения.

После такого будничного признания в любви он обнял ее и поцеловал. Как ни странно, это произошло впервые. И, ответив на его поцелуй, впервые она почувствовала, что Олег совсем ей не безразличен. Сердце ее забилось чаще, дыхание участилось тоже, и она замерла в его объятиях, изумленная тем, что не чувствовала такого волнения раньше.

Родителям Тамара сообщила о своем решении постфактум. Мама встревожилась, но не слишком. Да и какие, если подумать, у мамы могли быть причины для тревоги? Дочери скоро двадцать два года, университет закончила, работает – по всем меркам пора замуж. И, зная Тамарин характер, нет никаких оснований полагать, что мужа она себе выбрала недостойного.