Анна Берсенева - Уроки зависти Страница 31

Люба и шнурки умела завязывать, и даже косичку заплетать, но этого никто не замечал. Уже когда стала постарше, она догадалась, что все ее умения кажутся окружающим какими-то… само собой разумеющимися, что ли. В ней самой не было ничего особенного, а потому и все, что она делала, выглядело в глазах людей самым обыкновенным. Ну да, имя у нее было особенное, но это вызывало у всех только недоумение или смех.

По адресу, который дала Любе заказчица, обнаружился старинный особнячок.

Здоровенный парень, сидящий в фойе перед лестницей вместо вахтерши, наотрез отказался принять в качестве удостоверения личности Кирин студенческий билет – потребовал паспорт.

– Положено паспорт, – твердил он как автомат, и стриженный ежиком мысок волос все ниже сползал ему на лоб. – А вдруг вы не свой студенческий предъявляете, а своей сестры-близнеца?

– А вдруг я и паспорт своей сестры-близнеца предъявлю? – возмутилась Кира. – Логика у вас есть?

С таким же успехом можно было взывать к логике турникета, перегораживающего проход к лестнице.

– Подожди здесь, – сказала Люба. – Я поднимусь и попрошу, чтобы тебя по студенческому пустили.

У нее паспорт всегда лежал в сумке, поэтому к ней претензий у охранника не было. Да у него, похоже, и вообще не было никаких особенных претензий к жизни. Как только он выполнил свою функцию, лицо его сразу же приняло безучастное и даже задумчивое выражение.

– Главное, как будто и правда думает! – бросив взгляд на это задумчивое лицо, фыркнула Кирка.

– Дурак мыслями богат, – пожала плечами Люба. – Жди, я сейчас.

Непонятно, чего ради охранник защищал проход так рьяно. Внутри особнячок, которому было лет, наверное, двести, не напоминал ни военный завод, ни какой бы то ни было другой секретный объект.

Интерьеры здесь явно не менялись с советских времен. У лестницы встречал массивный стенд под названием «За доблестный труд», хоть уже и без фотографий передовиков производства, но все-таки до сих пор не убранный. Ступеньки лестницы были затерты до мертвенной блеклости, перила, перекрашенные за последние двести лет раз тоже двести, липли к рукам всеми слоями этой вечной краски.

Люба понятия не имела, кем работает в этой конторе ее заказчица. Оказалось, президентом – об этом сообщала золотая табличка на массивной дубовой двери, к которой ее направила встреченная в коридоре сотрудница.

О том, зачем она идет к госпоже Мироновой, пришлось отчитываться еще и перед секретаршей в приемной. Та сверялась с каким-то списком – значится или не значится в нем Любина фамилия, – потом взялась объяснять, что пропустить Киру по студенческому билету можно только с письменного распоряжения начальства… Может, все это было и правильно, но выглядело глупо. Как толстые золотые кольца, надетые на каждый палец, – смотрите, можем себе позволить!

Именно золотые кольца сразу бросились Любе в глаза, когда она наконец была допущена в кабинет. Они в самом деле были надеты на каждый палец приземистой толстой женщины, президентши обветшалого особняка.

– У тебя десять минут, – не здороваясь, сказала она, как только Люба появилась на пороге.

Любе сразу же захотелось развернуться и уйти. Но тут же она вспомнила про новые сапоги – пробегать еще и эту зиму в старых было уже невозможно, – вошла в кабинет и закрыла за собой дверь.

Толстая дама уже расстегивала пуговицы на пиджаке. В ярком свете ламп кольца на ее пальцах казались такими крупными, что напоминали гайки.

Люба вынула из сумки сантиметр и принялась снимать с Мироновой мерки.

«Какой же ей фасон придумать? – соображала она при этом. – На такую-то фигурку».

Но тут же выяснилось, что придумывать ничего не требуется. Дождавшись, когда Люба снимет мерки, госпожа Миронова указала пальцем на журнал, лежащий посередине низкого зеркального столика на золотых львиных лапах. Журнал был открыт на фотографии Джулии Робертс в вечернем туалете.

– Платье как у нее, – сказала Миронова. – Чтоб спереди до шеи все закрыто, а сзади вырез.

Джулия Робертс была снята вполоборота, и ее узкая открытая спина выглядела безупречно.

– Вам такое не пойдет, – сказала Люба.

– Не твое дело, – отрезала мадам Миронова. – Будешь богатая – начнешь выступать. А пока не лезь со своими пятью копейками.

– Как хотите, – пожала плечами Люба.

Ей пришлось собрать все свое самообладание для этого равнодушного жеста. Было так противно, словно наелась дерьма.

Богатой она не будет никогда, и в общем-то на это наплевать, но это означает, что все эти хабалки так всегда и будут разговаривать с ней таким вот хамским тоном. Всегда! Это неизбежно, от этого никуда не деться. Они не умеют по-другому разговаривать с прислугой, а она всегда будет для них прислугой, ей над этим не подняться. Почему, ну почему природа, раз уж не дала ей никаких способностей, не отмерила хотя бы безропотности?!

Люба еле сдержалась, чтобы не запустить в расплывшуюся рожу Мироновой яблоком из вазы, которая стояла тут же на столике. Больше всего удерживало то, что не хотелось брать эти поганые яблоки, которыми ее не угощали.

– Вырез вот досюда. – Миронова провела ребром ладони себе по пояснице. – Вечером принесешь примерять. Завтра к утру – готовое.

Таким тоном, наверное, мачеха выдавала Золушке указание разобрать к утру горох, перемешанный с пшеном, или с чем там что было перемешано.

Меньше всего Люба согласна была считать себя Золушкой. Да она даже о хрустальных туфельках никогда в жизни не мечтала и уж тем более о том, чтобы разбирать горох и пшено!

– Ткань какая будет? – сквозь зубы процедила она.

– Вот.

Миронова достала из шкафа и бросила на столик отрез. Край его скользнул вниз и эффектно свесился до пола. Это был блестящий алый шелк с золотыми нитями.

Люба смотрела на эту аляповую тряпку, не веря собственным глазам. Все это было похоже на какую-то кинокомедию. Правда, она такое кино при случае и смотреть бы не стала: слишком примитивной, преувеличенной до пародии показалась бы ей выдумка.

– Ну?

Миронова смотрела прищурившись. От этого ее маленькие глазки сделались просто поросячьими.

– Из этого – вам платье? – зачем-то уточнила Люба. – И вырез до попы?

– Так ведь никто не заставляет, – усмехнулась Миронова. – Я за свои деньги желающих найду. А ты со своим выпендрежем можешь простыни солдатские строчить.

Она была права. И сапоги были нужны. И заказов больше не было, не то что за тройную цену, а вообще никаких.

Люба подошла к столику, наклонилась: очень он был низкий. Да вдобавок скользкий отрез, как живой, вырвался у нее из рук – пришлось чуть не земной поклон отвесить, вытаскивая его из-под стола.