Марина Полетика - Интернат для брошенных мужчин Страница 32

По осени дел добавилось: опять стали приезжать школьники, потом родители с детьми, и все чаще – взрослые солидные дяди, которым понравилось играть в золотоискателей. Привлекала гостей и большая, только что отстроенная и пахнущая сосной баня, и шашлыки, производство которых уже впору было ставить на промышленную основу. Все крутились как белки в колесе, уже и со стороны пришлось работников приглашать. Недостатка в желающих не было, потому что найти работу в Большом Шишиме в последние годы было непросто. Вроде село, а сельской работы после ликвидации колхоза никакой не стало: земли отдали под коттеджи, животноводство приказало долго жить еще в девяностые годы, несколько фермеров успевали сами работать за десяток пьющих и недобросовестных наемных мужичков.

– Ты понимаешь, Людмила, – кипятился при встрече Иван, – мне за державу обидно! Вот приезжают журналисты, охают-ахают, как же вы один двести пятьдесят гектаров обрабатываете… Я им говорю, как тебе тогда, мол, на полдня работы. У меня хватит техники, чтобы пятьсот гектаров обрабатывать. А на кой хрен, если зерно закупается ниже своей себестоимости? Не верят, глаза таращат. Горожане!

Людмила Петровна слушала, кивала – большего от нее и не требовалось. Иван, только что вернувшийся из поездки к фермерам штата Айова, напоминал кипящий чайник, над которым пар приподнимает крышку. Он горячился, фыркал и грозился обрызгать кипятком любого, кто попытается возразить.

– Это ведь дело государственное! – проводил он политинформацию для деда Семена и компании, навещая их по вечерам. – Один фермер в США кормит сто сорок человек. И ему не надо ни офиса, ни водителя, ни охраны, ни секретарши, ни бухгалтера. У них начальников нет! А попробуй фермера тронь! За него сразу такие силы вступятся! А у нас? Крутишься, как собака на перевозе, тому дай, этому дай, перед этим отчитайся. А что вырастил – отдай за копейки. Они нас боятся!

– Да ладно врать-то! – как дровишек в костер, подкидывал реплику дед Семен. – Чего им тебя бояться-то? Ты, Ванька, бен Ладен, что ли?

– Да я для них хуже бен Ладена! – заводился тот. – Если я один буду хотя бы сто человек кормить, они-то чем станут заниматься? Мы аграрная страна! Если нормально, а не через одно место все организовать, то мы можем на мировой рынок выйти, а не закупать мясо в Мексике, кур – в Штатах, а зерно фиг знает где! Они у нас будут закупать, вон и академик Ясин то же самое говорит. Да только не слушают ни его, ни меня. Пробьешься разве?! Что тогда они будут закупать-делить-распределять? А?

– Да, крепких хозяев наша власть всегда боялась, – соглашался Володя. – Пока пощипать их можно – терпят, а если начнут много о себе думать – раскулачить, это народ понимает.

Людмила Петровна с таких политинформаций тихо сбегала, прося Юрия проследить, чтобы местные политические и экономические обозреватели с горя не напились. Ивана ей было, конечно, жаль: пашет мужик, душой за страну болеет, и словно ему одному это надо. Только палки в колеса все ставят. Теперь она тоже знала об этом не понаслышке, улаживая дела то в налоговой, то с санврачами, то с местной администрацией, которой ее бизнес покоя не давал. Но мужикам все равно жить тяжелее: они так устроены, что переживают непременно сразу за все государство, в масштабе один к одному, а там всегда найдется повод для нервотрепки. Женщинам проще: в доме порядок, близкие здоровы, на работе все нормально, и слава богу, а что там, за границей ее маленького личного мирка, ей особого дела нет.

Но жизнь бывает весьма изобретательна, если уж решает поразвлечься, подкидывая задачи для решения. Однажды утром, уже по первым заморозкам, Людмила Петровна пришла в бабушкин дом, чтобы помочь Федосье Иосифовне с пирогами – днем должны были приехать экскурсанты. И застала мужиков за странным делом: они вставляли оконное стекло, а остатки старого лежали рядом на покрытой инеем траве.

– Ну вот… стоило мне один день не прийти. Мальчишки, что ли, набезобразили? – расстроилась она.

– Не то чтобы мальчишки, – отозвался Родин. Ему не хотелось рассказывать. – У нас тут, понимаешь…

– Новый жилец у тебя, Людмила Петровна, принимай, коли хочешь, – развела руками Федосья Иосифовна.

Из-за ее спины выглядывал незнакомый мужичок – невысокий, пузатенький, с тощей неухоженной бороденкой. На зэка вроде не похож, уже наметанным глазом определила Людмила Петровна. Володя ободряюще похлопал его по плечу. Денис хихикнул. Федосья Иосифовна посмотрела осуждающе. Дед Семен – тут как тут – терся у только что затопленной печки, грел радикулитную спину.

– Может, мне кто-нибудь расскажет, что здесь произошло? – рассердилась Людмила Петровна. – Хватит переглядываться!

Все промолчали, и тогда Юрий, очевидно бывший за старшего, вздохнув, вывел ее на крылечко и поведал о событиях вчерашнего дня. Незнакомый то ли дед, то ли мужик, который звался Петром Борисовичем, вчера утром приехал из соседней деревни Сосновки. Сказал, что ушел от жены, достала его семейная жизнь. Попросился на постой. Мужик вроде хороший, непьющий, плотник. Самый контингент для интерната, о котором в окрестностях не слышал уже только ленивый. Надо сарай на зиму утеплять, баню до ума доводить. И вообще…

– Что – вообще? – уточнила Людмила Петровна, подозревая неладное. – Взяли – ладно, мне в вашем сарае места не жаль. Ты не крути, ты мне про стекло скажи. Он буйный, что ли, оказался? Батюшки…

– Да не он, – с трудом сдерживая смех, покачал головой Юрий. – Супруга его. Приехала вчера. И с автобуса прямиком к нам.

– Та-ак. Понятно… Значит, как летом с Веркой? Скандалить начала?

– Ну, сначала уговаривала его, Петра то есть. Мол, вернись, я все прощу. Он ни в какую. Даже на крылечко выходить отказывался. У нее, говорит, рука тяжелая. Да и я могу не сдержаться. Сцена получится некрасивая. В общем, боится он ее как черт ладана. Хотя еще неизвестно, кто в данном случае черт. – Юрий усмехнулся. – Он, видите ли, сбежал утром потихоньку. Да, дурак, записку оставил: прости, дорогая, уезжаю в Большой Шишим, поживу там в интернате у Мумриковой Людмилы Петровны, она специально открыла для таких, как я, от жизни потерпевших. Вот она и явилась требовать возвращения блудного мужа. Мы не вернули, есть же, в конце концов, мужская солидарность. – Юрий едва сдерживал смех, вспоминая вчерашние события. – Сказали, что с Дона выдачи нет. А она постояла, схватила камень – и хрясь в окно! Только стекло звякнуло. Ну, покричала еще, а тут – окраина, слушателей, кроме нас да деда Семена, нет. Она и ушла.

– Хорошенькое дело! – возмутилась Людмила Петровна. – А меня кто-нибудь спросил?

– Так мы же не знали! – развел руками Юрий. – Да ладно, обойдется. Стекло вставили. Не будет же она каждый день ездить. Сосновка отсюда далеко. А человек имеет право на личную неприкосновенность. Она же Петра точно убьет, если мы его выдадим.