Марина Полетика - Островок счастья Страница 32

Юля очень удивилась бы, если б узнала, что Павел Мордвинов, которого она наградила такой кучей самых нелестных эпитетов, тоже думает о ней. Нет, он не икал, но, очевидно, исключительно по причине своей толстокожести. Он просто задумчиво смотрел в телевизор, на экране которого кто-то прыгал и что-то говорил, но не вслушивался и вспоминал утренний разговор.

Сперва он был весьма доволен собой – поставил на место эту насмешливую выскочку, Юлию Сергеевну Ваганову, которая ведет себя так, будто она не актриса провинциальной труппы города Мухосранска, а звезда столичной сцены. Она его еще и поучала, тогда, в аэропорту, и смотрела снисходительно, свысока! Ничего, квиты, один – один. Кроме того, он и в самом деле сказал то, что думал: сильные выживают, слабых не стоит поддерживать ради каких-то иллюзорных целей. Душа города, аура города… Смешно. Аура есть у Петербурга. У Парижа. У Праги. А у Надеждинска ее нет и быть не может. Театр тут ни при чем, потому что ауре деньги не нужны. А раз им нужны, стало быть, это не по части ауры вопрос. И когда, интересно, наши деятели культуры поймут, что без нормального менеджмента ни один театр не выживет? Ни БДТ, ни этот, мухосранский, имени Чехова, с его депрессивными спектаклями из жизни обитателей дна, на радость им подобным.

Тут Павел вдруг отчетливо понял, что он так злится и никак не может успокоиться, потому что не прав. Да, он имеет полное право не давать им денег, раз не считает это нужным. Но, увлекшись, он был слишком резок. А когда эта… госпожа Ваганова отважно полезла с ним в драку, он, чтобы опять не остаться в дураках, как тогда в аэропорту, стал бить наотмашь. Получилось не по-мужски, мелко. Слишком заигрался, еще и книжку сунул, попалась ведь на глаза, дрянь такая. Вот поэтому у него на душе целый день и гадко. Вариантов исправления ситуации он не видел, если честно. Не бежать же завтра в театр с извинениями? Может, просто передать деньги директрисе? Свои собственные, завод тут ни при чем, сумма и в самом деле смешная, а для их драгоценного театра – спасение. Вот идиот, черт побери! Что ж его так разобрало! Это все она виновата, Ваганова! А ведь они могут и не взять теперь деньги, вдруг отчетливо понял Павел. Юля, во всяком случае. Он ее обидел. А она – гордая, вон спина какая прямая.

Вспомнив, как Юля сидела на краешке дивана в его кабинете и крутила в руках коробочку, Павел, сам не замечая, тоже выпрямился. Через минуту у него заныли мышцы, он махнул рукой, привычно ссутулился…

Телевизор вдруг истошно заорал – началась реклама; Павел вздрогнул и с досадой щелкнул пультом. Стало тихо. Как-то слишком, до противного тихо. Дома, в Питере, так никогда не бывало, с наступлением темноты большой город не впадал в сонное оцепенение, он жил, шумел, был рядом – и Павел был не одинок. А здесь оглохнуть можно от вязкой сплошной тишины, если телевизор не орет. Хомяка, что ли, завести, пусть скребется.

Мордвинов подошел к бару, налил немного коньяка. Потом, подумав, добавил еще. Ему надо уснуть побыстрее, и чтобы не лезла в голову эта история с деньгами и Юлей Вагановой, с ее звенящим от обиды голосом и серыми глазами, в которых плескались обида и самая настоящая ненависть. Пусть завтрашний день будет лучше уходящего! У него слишком много работы, чтобы тратить силы и время на такие совершенно не стоящие его внимания пустяки.

В конце ноября на завод приехала большая иностранная делегация. В этом не было ничего необычного, продукцию Надеждинского металлургического покупали во многих странах мира, но на сей раз делегация была как никогда солидной – двенадцать человек. Представители итальянской фирмы собирались руководить установкой и подготовкой к пуску в эксплуатацию новой печи. С ними приехал и сам владелец, синьор Фабио Квадрини, потому что новый контракт с русскими был весьма солидным и перспективным. Кажется, русские взялись за дело всерьез, они даже не пожелали ждать полгода, пока будет выполнен их заказ: заплатили огромную неустойку, чтобы отодвинуть других покупателей. Модернизация задумывалась кардинальная, поэтому синьор Квадрини решил лично на месте уточнить фронт работ.

Надеждинск оказался крошечным городком на севере Урала, продуваемый всеми ветрами и занесенный снегом. Странно, но снег с улиц и дорог почти не убирали, очевидно, поняв полную бесперспективность этого занятия, и люди ежедневно протаптывали тропинки на тротуарах и укатывали колеи на дорогах. Завод тоже поражал воображение. Разумеется, в Италии, этой колыбели человеческой культуры, имелись сооружения и подревнее, но действующих заводских корпусов, построенных в середине девятнадцатого века, нигде в Европе, наверное, больше не отыскать. Во всяком случае, когда гостям показывали доменный и мартеновский цеха, кажется, не особенно изменившиеся со дня пуска в 1886 году, в голосе технического директора даже слышалась гордость. А уж оборудование, запущенное в период Второй мировой войны, и вовсе считалось вполне современным, во всяком случае, не выработавшим ресурс. И то, что с таким уровнем технического обеспечения эти сумасшедшие русские умудряются плавить сталь и даже отправлять продукцию на экспорт, казалось чудом!

Но в остальном между сторонами царило полное взаимопонимание как в рабочее, так и в свободное от работы время. Гостей кормили до отвала, возили по памятным местам, знакомили с тонкостями русской бани, водили в местный театр и наперебой приглашали в гости. Вот и в этот вечер устроили прием в мэрии по поводу, который переводчик так и не сумел внятно объяснить приглашенным итальянцам, да особенно это никого и не интересовало, – само собой разумелось, что теперь без итальянцев не обходилось ни одно мало-мальски стоящее событие в культурной и светской жизни города. Концерт был занятным, речи недлинными, фуршет – отменно щедрым, русские синьоры – любезны, а синьорины – очаровательны.

Павел посмеивался, наблюдая, как местные красотки атакуют командированных, и как те тают, будто мороженое в летний день. И ведь что интересно: дамы знают по-итальянски полтора десятка слов (в основном из песенного репертуара кумиров их молодости Челентано и Тото Кутуньо), синьоры не знают по-русски и этого, а языкового барьера нет, как нет, все трещат наперебой и отлично понимают друг друга. Причем, что интересно, уральские мужчины таких способностей к языкам не обнаруживают, поэтому по большей части сидят в сторонке, издали наблюдая за международными контактами и общаясь исключительно между собой.

Разумеется, первую скрипку в этом великолепном оркестре играла Саша Королева, при одном взгляде на которую горячие южные синьоры теряли дар речи. А когда речь к ним возвращалась – обнаруживалось, что возле ослепительной красавицы неотлучно маячит вполне обыкновенный муж, разве что ревниво следящий за каждым жестом и взглядом своей прекрасной супруги. Марианна Сергеевна Королева выбрала себе амплуа любезной светской дамы, в котором выглядела очень органично. Пожилая актриса, кажется по фамилии Долинина (Павел уже знал, что она почетный гражданин Надеждинска), собрала вокруг себя небольшую толпу поклонников солидного возраста и смеялась как девчонка. Но две другие дамы из театра – директор и режиссер, – похоже, не особенно интересовались происходящим и явно намеревались уйти при первой же возможности. Больше никого из театра не было – не полагалось по негласной табели о рангах, – что ужасно бесило Иру Лаврову (и в следующий раз Юля обещала отправить ее вместо себя). Но Ирка все равно злилась: когда еще он будет, этот следующий раз, до которого она должна, черт побери, откладывать реализацию своих наполеоновских планов?