Ирина Кисельгоф - Соль любви Страница 32

– Почему шара, – захохотал Зиновьев, – а не параллелепипеда?

– Видимо, потому, что круг или кольцо является символом психического единства. Душа в состоянии хаоса отчаянно мечется в поисках выхода. Круг дает ощущение достаточности и спокойствия. Меленкин увидел заставку на НТВ и нашел выход… – Эдуард Алексеевич задумчиво пожевал губами, – … к небожителям.

– Почему шар? – переспросил Старосельцев. – Спираль конструктивнее.

– Ага! Штопором вниз! – хохотал Зиновьев. – Вверх нельзя, штопор может попасть в зад небожителю!

– Это ненормально? – вдруг перебила я. – Мечтать о жизни в форме круга?

– Не сказал бы, – вяло откликнулся Эдуард Алексеевич. – Любые страхи, тревожность настоятельно требуют душевного равновесия. Просто не все это осознают.

– А если замкнутый круг безнадежен? – я испугалась заранее, не ожидая ответа.

– Надо искать ключ, – засмеялся Эдуард Алексеевич.

– Кто ему эта женщина на рисунке? – спросила Рыбакова. – Мать?

– Возможно. Мать Меленкина часто приходит сюда. – Эдуард Алексеевич помолчал. – У нее очень четкая дикция.

Четкая дикция самой близкой Меленкину женщины превратила его в зеленый шар и предложила выход в небо путем самосожжения. А нас заставила замолчать.

Меленкину не повезло с матерью, как и мне. Почему со мной трудно? Поэтому? Но мне нужна жизнь без посторонних. Всего лишь. Я не знала, правильно это или нет. Я чувствовала только одно: чужие люди могли забрать единственное живое подтверждение того, что я есть. У меня внезапно выявились живые нематериальные точки отсчета. Я поняла это только сейчас. Мне требовался надежный замок, я не умела его найти.

– За десятки лет у нас набралось много рисунков больных. Надо будет вам как-нибудь их показать, – Эдуард Алексеевич посмотрел на рисунок Меленкина, где на белом снегу огромного пространства лежал крошечный человечек головой вниз. Только лицо и черные сапоги, на месте груди и живота свернулся пылающий клубок огненных змей, сожравших плоть до костей.

– Кандинский писал, что даже самые талантливые художники не могут перепрыгнуть творческой свободы, ограниченной временем, в котором они живут. Но мне иногда кажется, что душевнобольные существуют вне всякого времени, – Эдуард Алексеевич вдруг рассмеялся. – Неплохая тема для диссертации. А?

– Неужели все так ужасно? – голос Рыбаковой дрогнул.

– Да, – Эдуард Алексеевич улыбнулся сам себе. – Юнг в течение многих лет наблюдал в сновидениях своих пациентов угасание образа бога. По его мнению, утеря образа бога лишает жизнь всякого смысла.

– В моей жизни полно смысла, – не согласился Зиновьев. – В ней есть простые земные радости. Вот я им и радуюсь.

– У овцы тоже есть простые земные радости, – хохотнул Старосельцев. – Пожрать, погадить и не попасть на скотобойню.

– Все пастухи попадают на кладбище! – разозлился Зиновьев.

– Лучше помереть пастухом, чем овцой!

– Лучше умереть человеком, – поставил точку Эдуард Алексеевич. – Человек существо сильное, если в его подсознание забита точка опоры. Юнг предлагал наделить человека ответственностью перед собственным сознанием, чтобы вернуть достоинство. Хотя бы и без всякого образа.

– В смысле? – спросила Терентьева.

– Не знаю, – Эдуард Алексеевич пожал плечами. – По словам Франкла[7], мы движемся к личной религиозности, когда каждый сможет общаться с богом на своем собственном языке. В принципе недогматизированную, личную, я бы даже сказал, особую для нас веру в нечто Иное, и ритуалы, связанные с ней, можно расценить как признак нездорового сознания. Но здесь нечему удивляться. Человек – эволюционный продукт безумия. Той самой обезьяны, протянувшей в костер палку по собственной воле и вопреки инстинкту самосохранения. Только безумное животное может играть с огнем. Кроме человека, таких существ на земле нет.

– Выходит, сумасшествие – двигатель прогресса, – хмыкнул Зиновьев.

– Приблизительно, – Эдуард Алексеевич вдруг расхохотался. – Все любят учить жизни либо мытьем, либо катаньем! Я тоже! А нас-то уже научили тысячи лет назад. Савонаролы! – хохотал Эдуард Алексеевич, глядя поверх наших голов.

Мы переглянулись, преподаватель психиатрии оказался черным ящиком, а мы не являлись знатоками, тем более Юнгом. А может, наш преподаватель психиатрии был просто сумасшедшим психиатром?

Эдуард Алексеевич внезапно перестал смеяться и перевел взгляд на нас.

– Первочеловек обостренно чувствовал природу живых существ и неживых вещей. Это делало его мир волшебным и красочным. Мы такую связь давно утратили, более того, она нас пугает. А напрасно. Вера в сверхъестественное и способность удивляться миру делает человека счастливым. Это хорошо знают те, кто любил. В противном случае ощущение пустоты и бессмыслицы собственной жизни. – Эдуард Алексеевич помолчал и добавил: – Проблема в личном осознании неосознанного. Путь к осознанию может быть долгим, особенно в одиночку. Но в конце всегда ждет награда – возможность взглянуть на себя со стороны.

Черный ящик преподавателя психиатрии по фамилии Оганезов не поддавался классификации, но мне показался симпатичным. Лично я притащила бы его домой. Вот только меня все больше и больше мучил вопрос – со мной трудно, потому что я не такая, как все? Чем же я отличаюсь? Тем, что думаю о времени и мне снятся цветные сны? Если бы Эдуард Алексеевич не рассказывал нам о Кандинском, я бы даже не смогла объяснить, чем меня притягивает двусмысленная тайна вещей. «Белая пуговица от брюк, блестящая в луже на улице»… «содрогается». Об этом думает куча людей, я тоже… Что в этом особенного?

– Слушай, Старосельцев, я все думаю о несчастных карликах.

– Счастливых карликах, – не согласился Старосельцев. – Тем, у кого есть ненормальная червоточина, крупно повезло. Их природа наделила свободой слова и богатым воображением. Главное, понять, где твоя точка абсурда, – Старосельцев сделал большие глаза. – И стать счастливым.

– Не перебивай! – неожиданно для себя закричала я. – Несчастных карликах! Их что, специально лишили места в жизни, потому что они не такие, как все? Взяли и выкинули, как хлам? Как жалкую утварь! Всех юродивых на свалку? Или всех неправильных четвертовать по Прокрусту, чтобы не высовывались? Не желали, не думали, не ошибались, не грешили? Маршировали развеселой, довольной толпой, взявшись за руки с кем попало? Шаг влево, шаг вправо – расстрел!

– Что ты так орешь, Лопухина? – зеленые глаза Старосельцева развеселились. – Шутами мы числимся только в реестре. Все зависит от того, как мы сами себя ощущаем. Я, к примеру, чувствую себя отлично. Удивляюсь миру, как рекомендовал доктор Оганезов. Дарю свою душу богу каждый день. На утренней заре выдыхаю ее на ладони и простираю руки к солнцу.