Эмили Гиффин - Суть дела Страница 32

— Послушайте. Я не собираюсь подавать в суд, если вы из-за этого переживаете. Несмотря на всю вашу безответственность.

Роми, кажется, сейчас расплачется, а Эйприл говорит:

— Она не безответственная.

— В самом деле? — спрашивает Вэлери. — Значит, по-вашему, жарить суфле во время дня рождения с ватагой маленьких мальчиков — удачная мысль?

— Несчастные случаи бывают. Даже у осторожных людей, — настаивает Роми; теперь на глазах у нее выступают слезы.

— И что же, вы можете рассказать мне, как это произошло? — настаивает Вэлери, повышая голос. Она замечает, что сидящий в углу мужчина, погруженный до этого в книгу, смотрит в их сторону, угадывая конфликт. — Ваш муж сказал, что он точно не знает. А вы знаете? Кто-нибудь знает?

Слезы Роми высыхают как по команде, что только подтверждает их фальшивость.

— Мальчики устроили возню.

— С шестилетними мальчиками это бывает, — вставляет Эйприл.

— Хорошо. Тогда еще раз, — тоном прокурора на перекрестном допросе произносит Вэлери. — Неужели оставить без присмотра взрослых ватагу шестилетних мальчиком, склонных устраивать возню, и позволить им при этом жарить суфле можно посчитать удачной идеей?

— Не знаю. Я... простите меня, — без всякого выражения, равнодушно произносит Роми.

— Могли бы с этого начать! — отрезает Вэлери.

— Она пыталась с этого начать, — говорит Эйприл. — Вы не отвечаете на ее звонки.

— А она не понимает намека.

— Послушайте, — предпринимает новую попытку 1'оми, — мы знаем, что ваш сын пострадал и что вы...

— Вы ничего обо мне не знаете. — Вэлери встает, повышая голос. — Вы думаете, что знаете меня. Вам кажется, что вы обо всем догадались. Но вы понятия не имеете. Никакого!

Эйприл стучит по плечу Роми, затем кивает в сторону двери.

— Пойдем, — зовет она.

— Да. Прошу вас. Уходите. И заберите свое вино и цветы. Может, они пригодятся вам на вашей очередной вечеринке.

Через несколько минут после ухода женщин в комнате ожидания появляется Ник. Он не улыбается, но это не имеет значения. Вэлери уже знает, это его вариант счастливого лица — расслабленное, но бесстрашное, — и мгновенно понимает, с Чарли все в порядке. Она выжидающе встает, желая услышать подтверждение.

— Он замечательно справился, — говорит Ник, и это, разумеется, означает, что замечательно справился Ник.

Нюанс этот не проходит незамеченным для Вэлери, которую захлестывают чувства, когда она говорит:

— Большое вам спасибо.

Ник кивает в ответ:

— Я и сам очень доволен результатами.

Вэлери снова благодарит его, а Ник предупреждает, что пока она мало что сможет понять, графту еще нужно время прижиться, новым сосудам — вырасти.

— Другими словами, вам графт может показаться некрасивым... но, по-моему, все прекрасно.

— Именно это имеет значение, — говорит она, вспоминая фотографии до и после операции, которые в эти выходные нашла в сети, и все наихудшие сценарии, о которых прочла вопреки настоятельному совету Ника не заглядывать в Интернет. — Я могу... его увидеть?

— Конечно. Он все еще спит, но скоро должен проснуться, — отвечает Ник, с любопытством глядя на корзину, оставленную женщинами. — Это ваша?

— Нет, — заявляет Вэлери, демонстративно перешагивая через корзину, и перехватывает взгляд Ника, устремленный на большой белый конверт, недвусмысленно адресованный «Вэлери и Чарли».

Она неловко срывает его с корзины и бросает к себе в сумку.

— В смысле да... — запинается она, — моя. Но думаю, я оставлю ее здесь. Для других семей... поддержать их. Мне сейчас не до вина.

Ник бросает на Вэлери взгляд, как бы подозревая, что это лишь часть правды, но Вэлери ничего не добавляет и он ведет ее к Чарли. По дороге он держится очень по-деловому, говорит быстрее и возбужденнее обычного, описывая подробности процедуры и рассказывая, как хорошо все прошло. Когда они подходят к послеоперационной палате, Ник жестом предлагает Вэлери войти первой. Она собирается с духом, но, видимо, недостаточно для первого взгляда на лежащего на кровати Чарли, который кажется, как никогда, маленьким. Он укрыт одеялами, голова и лицо в повязках, видны только нос, глаза и губы. Незнакомая медсестра снимает показания, и Вэлери внезапно испытывает потребность подойти к нему, коснуться розовой шеи, но сдерживается, боясь случайно занести инфекцию.

— Как он? — спрашивает Ник у женщины, которая скрипучим голосом сообщает ему цифры, ничего для Вэлери не значащие.

Ник одобрительно кивает, сестра делает записи на листе Чарли, а потом покидает палату.

— Идите сюда, — жестом подзывает ее к кровати Ник.

Когда веки Чарли вздрагивают и поднимаются, Вэлери стыдится своей нерешительности, своей слабости в такой момент. Ведь это он только что перенес пятичасовую операцию. Это он лежит в маске под капельницей. А она всего лишь ждала.

— Привет, милый, — храбрится она с вымученной улыбкой.

— Мами, — произносит он; это было самое первое имя, которое он ей дал, когда был совсем малышом, и которое забыл, когда научился говорить и ходить.

Вэлери с огромным облегчением слышит голос сына, видит синеву его глаз.

— Ты прекрасно справился, — говорит она, и на глазах у нее выступают слезы, когда она присаживается на кровать рядом с ним. Она растирает его ноги сквозь несколько одеял, наблюдая, как он силится держать глаза открытыми. Через несколько секунд веки у него наливаются тяжестью и снова опускаются.

— Вот. Позвольте вам показать, — шепчет Ник и отходит, чтобы надеть резиновые перчатки. Затем он возвращается к Чарли и ровнейшим движением снимает маску и поднимает край повязки, показывая работу.

Вэлери невольно ахает при виде лица своего сына. Его щеку покрывает слой бледной, прозрачной кожи, усеянной крошечными дырочками, сквозь которые сочится кровь и жидкость. Маска призрака под его маской. Сцена из фильма ужасов. Вэлери никогда не позволяла себе их смотреть, всегда закрывала лицо ладонями. Она чувствует, как ее начинает трясти, но сдерживает слезы.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спрашивает Ник.

Она кивает, задыхаясь, заставляет себя собраться с духом.

— Запомните. Графту нужно время на заживление, — повторяет Ник, возвращая на место повязку и маску.

Вэлери понимает: она должна что-то сказать, — но не может произнести ни звука.

— Через несколько дней вид будет совсем иной. Вы будете поражены.

Она снова кивает, ее тошнит, наваливается слабость. Вэлери говорит себе, что не может упасть в обморок. Она никогда не простит себе, если лишится чувств при виде лица своего сына.