Саманта Янг - Город моей любви Страница 32

Одно дело — не заботиться о Коуле.

Но физическое насилие — это совершенно другое.

— Сколько раз?

— Джо…

— Коул, сколько раз?

— Это только в нынешнем году началось. Пара пощечин, пару раз. Она говорит, я вылитый отец. Но я не бил ее в ответ, Джо, честное слово.

Я вспомнила недавнее мамино бурчание, что Коул, дескать, похож на отца, — неприязненное, обвиняющее, злобное.

Мне следовало догадаться. Более того, я припомнила синяк, вдруг появившийся у Коула под правым глазом и на скуле, уже довольно давно. Он тогда сказал, что это Джейми ему засветил, якобы они слишком завелись, сражаясь в видеоигру. Я посмотрела на его щеку:

— Тот синяк?

Брат понял, о чем я говорю, и уставился в пол, сгорбившись.

— У нее была истерика. Она меня все била и била, а я пытался вырваться, не повредив ей, но наткнулся на угол кухонного шкафа.

Жизнь с агрессивным отцом приучила меня бояться конфликтов, ссор, злости. Я стала пассивной. Меня нелегко было разозлить — до встречи с Кэмом.

Кажется, однако, я никогда не испытывала такой ярости, как сейчас.

Я всегда ощущала, что Коул мне как сын. Он был мой мальчик.

И я его не уберегла.

— Я собираюсь немного посмотреть телевизор, — тихо сказала я брату, не понимая пока, как мне переварить эту новую информацию.

— Джо, со мной правда все в порядке.

— Угу.

Он вздохнул и встал:

— Я так понимаю, к Николсам мы сегодня не едем.

— Нет.

— Ладно. Ну… тогда я буду у себя, если вдруг тебе понадоблюсь.

Не знаю, как долго я просидела, тупо пялясь в экран и выбирая между вариантами: «зайти к матери и придушить ее подушкой» и «собрать наши с Коулом вещи и свалить отсюда, надеясь, что ее угрозы ничего не значат». Услышав за спиной звук, я моргнула и обернулась. Никого.

Мне показалось, что открылась входная дверь.

Похоже, я начинаю сходить с ума.

Измочаленная эмоциональной бурей, пережитой за последние сутки, я снова откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза.

Мне нужно было принять душ и переодеться, но я боялась проходить мимо комнаты матери. Я опасалась, что прежняя пассивная я вот-вот отпустит вожжи — и мало никому не покажется.

Чуть позже самое худшее все-таки случилось.

Со скрипом отворилась мамина дверь, и я выпрямилась на диване, каменея. Она выплыла в коридор. Вся растрепанная, стискивая на груди розовый махровый халат, мать пошаркала на кухню — с пустой бутылкой и кружкой в руках.

Кровь зашумела у меня в ушах, когда мое тело, без всякой команды от разума, поднялось с дивана. Я как будто сидела и смотрела наружу из собственной головы, но больше не контролировала то, что делаю. С сердцем, колотящимся о ребра, я последовала за матерью в кухню.

Она повернулась на звук моих шагов и оперлась на стойку, поставив кружку. С вялой неубедительной улыбкой сказала:

— Привет, дорогая.

Глядя на нее, я могла думать только о том чудовищном унижении, которое испытывала в руках своего отца от его быстрых кулаков и злобных слов. Из-за этого человека во мне не осталось ни капли самоуважения.

Как она посмела сотворить то же самое с Коулом, как посмела попытаться уничтожить все, что я сделала, чтобы он никогда не испытал подобных чувств? Это такая невероятная боль, когда твои родители считают тебя абсолютно никчемной, настолько недостойной любви, что могут взять и побить — тебя, кого сама природа им велит оберегать. Я желала, чтобы Коулу никогда не пришлось испытать эту боль…

…а эта сволочь вот так запросто взяла и наплевала на все.

Со звериным воплем кровожадной ярости я бросилась на мать и всем телом придавила к стойке. Ее голова ударилась о посудный шкаф, и я ощутила глубочайшее удовлетворение от ее болезненной гримасы.

«Как тебе это нравится? Как тебе это НРАВИТСЯ?»

Свободной рукой я схватила ее за горло — не крепко, но угрожающе. Мать таращилась на меня круглыми перепуганными глазами.

Я склонилась над ней, вся дрожа от злости и боли предательства.

Да, предательства.

Она предала нас, променяла на джин.

Она предала меня, причинив боль тому, кого я любила больше всего на свете.

Мне пришлось перевести дух. Было трудно дышать, грудь моя вздымалась и опадала. Потом я сдавила ее горло крепче.

— Если ты когда-нибудь… — Я помотала головой, с трудом и не до конца веря в случившееся. — Если ты еще хоть раз дотронешься до Коула хоть пальцем… я тебя убью. — Мои пальцы сжались сильнее. — Я, сука, тебя убью!

Заморгав, она быстро закивала, захлебываясь ужасом. Я пристально смотрела ей в глаза, почему-то не торопясь убирать руку с горла — пальцы отказывались разжиматься.

Кто-то коснулся моей руки:

— Джо.

Медленно, но уверенно мир возвращался ко мне, и я содрогнулась, ослабив хватку, и повернулась влево.

Рядом стоял смертельно-бледный Коул и смотрел на меня так, словно никогда раньше не видел.

О господи боже!

Я глянула через его плечо — и обнаружила мрачного Кэма, замершего в проеме кухонной двери.

О господи!

Когда я повернулась обратно, мама съежилась, пытаясь забиться под стойку.

«Что же я творю?»

Стыд захлестнул меня… И я сбежала.

Я пролетела мимо Коула, протиснулась мимо Кэма, игнорируя их крики, выскочила из квартиры и понеслась босиком вниз по лестнице. Я не знала, куда бегу, знала только, что мне нужно скрыться, избавиться, оказаться подальше от того существа, которым я только что была в кухне.

Что-то сжало мою руку, принуждая остановиться.

Лицо Кэма замаячило в тумане передо мной, и я отпрянула от него, пытаясь убежать, но его руки словно были повсюду. Я вырывалась из них, рыча и ругаясь, и чем больше боролась, тем мягче и спокойнее становился его голос.

— Кэм, отпусти меня, — взмолилась я в бессильном изнеможении. — Пожалуйста.

Я не успела остановить подкатившие слезы и теперь рыдала, и мои горькие, мучительные, громкие всхлипы тут же заглушила ямочка на его шее, когда он обхватил меня большими теплыми руками.

Я привалилась к Кэму, перестав вырываться, заливая слезами его футболку и руки, крепко прижимавшие меня к нему.

— Выплачься, выпусти все из себя, — тихонько шептал он мне в ухо. — Выпусти.

Глава 11

В какой-то момент мои судорожные рыдания иссякли и дышать стало легче — тепло тела Кэма и его крепкие объятия облегчили боль.

До меня дошло, что я только что устроила истерику перед единственным человеком в мире, перед которым ни в коем случае не желала этого делать.

И он проявил доброту и понимание.