На поверхности (ЛП) - Акероид Серена Страница 32

— Поцелуй меня, — прошептала я и закрыла глаза, чтобы избежать этих мыслей.

Это был единственный ответ, который я могла дать.

Издав стон, он впился в мои губы неистовым поцелуем. Это был тот Адам, которого я любила. Он мог быть ослом, холодным и бесчувственным, что буквально заставляло меня кипеть, но еще он мог быть внимательным. Адам мог остановиться, даже если был близок к тому, чтобы добиться своего, и спросить, полностью ли я сосредоточена на происходящем между нами.

Я любила его за это.

Но ему нечего было бояться, потому что я была полностью сосредоточена на нас. Всегда. Не считая, конечно, импровизированных исцелений. И единственный способ быть завтра сосредоточенной на соревновании, это чтобы Адам трахнул меня сегодня.

Иначе я стала бы думать о том, что могло бы случится, и последнее, что было нужно, это ворочаться всю ночь.

Мои руки обхватили его задницу, а пальцы впились в напряженные мышцы. Адам был стройным и гибким, поджарым и твердым, и в моих ладонях он чувствовался чертовски потрясающе.

Адам зарычал, когда его член потерся о мой живот, шелковистое ощущение моих штанов для йоги заставило его подавить стон. Наклонившись, он поцеловал мое обнаженное плечо.

— Ты пахнешь невероятно, — прошептал он.

— Я пахну потом. — Ради бога, я просто занималась йогой.

— Нет. Ты пахнешь как моя. — Покачал он головой, проводя носом по моей шее.

Затем Адам, черт, удивил меня, толкая вперед, пока я не уперлась спиной в стену. Он прижал меня не к кровати, а к стене.

Со стоном я позволила стянуть с себя штаны и трусики, и мне было все до лампочки, когда он закинул мою ногу себе на бедро.

Адам потерся членом о мои складочки, и когда он встретился с моим жаром, я издала протяжный стон. Влажная головка скользила по расплавленным горячим тканям плоти, которая нуждалась в нем с таким же голодом, как и он во мне.

Я стала покачивать тазом вперед и назад навстречу Адаму. Несмотря на то, что он едва касался меня, во мне возникла небольшая волна освобождения, и я издала короткий резкий крик.

— Блядь, — выдохнул Адам мне в горло, посасывая и облизывая кожу.

Меня не волновало, что эти отметины, скорее всего, будут видны в прямом эфире международного телевидения. Мне просто нравилось его посасывание и давление.

Член Адама касался моего клитора, и у меня не оставалась иного выбора, кроме как откинуть голову назад и позволить ощущениям омывать меня подобно реке, вышедшей из берегов.

Когда он вошел в меня до упора, я даже не сопротивлялась. Просто использовала угол напротив стены, чтобы поднять вторую ногу и взобраться на моего мужчину как гребаная обезьяна.

Адам легко удерживал меня, и теперь, когда я была в его объятиях, он начал медленно толкаться во мне.

Приглушенный крик сорвался с моих губ, когда Адам прокладывал свой путь домой, и его тяжелого дыхания, его коротких проклятий возле уха было достаточно, чтобы мое сердце снова начало биться.

Его рот лихорадочно скользил по моей коже, отчего жар пробегал вверх и вниз по позвоночнику. Адам пробовал меня, упивался мной, позволяя своим губам путешествовать, не переставая шептать, по моему горлу и вверх до подбородка и челюсти, не останавливаясь, пока все мои нервные окончания не вспыхнули, и его рот не соединился с моим в поцелуе.

Трахая меня, Адам погружал свой язык в мой рот в такт каждому своему движению.

Сначала его толчки были медленными. Позволяющими мне почувствовать, каким толстым и твердым он был, чувствовать себя наполненной им. Затем его тело вздрогнуло, и он начал ускоряться.

Это было спешно. Безумно. Мощно. Интенсивно.

Это захлестнуло меня, утопило в ощущениях, задушило в нем, и, блядь, я бы не хотела еще раз ощутить маленькую смерть. (Прим. перев.: la petite mort или «маленькая смерть» — французское выражение, обозначающее оргазм. Подразумевает оргазменную потерю себя, которая уничтожает боль раздельности — одинокое Я исчезает в возникшем Мы).

Адам застонал, кончая в меня, поцелуем забирая мое дыхание, и мое тело приняло его семя.

Мне нравилось ощущение его внутри меня, та шелковистая влажность, которая привязывала к нему, так как никто никогда не мог понять, настолько это казалось первобытным и правильным.

Ощущение Адама, его гладкого члена, скользящего во мне, заставило меня снова взлететь. Я ахнула, а мое сердце пропустило удар, когда удовольствие охватило меня полностью. Экстаз заставил меня издать беззвучный крик, и я, проведя пальцами по его волосам, сильно вцепилась в них, вероятно, причиняя боль.

Мы стонали снова и снова, наши звуки любви и удовольствия звучали лучше, чем хор певчих, поющий осанны небесам.

Но разве не этим были наши крики страсти?

Благословением?

Когда мое удовольствие начало убывать, высоты стали отдаляться, я осела на Адама, зная, что он удержит меня, зная, что он не позволит мне упасть.

В этом я могла ему доверять.

Во всем остальном нет.

И это снова и снова разбивало мне сердце даже тогда, когда он снова и снова склеивал его.

Глава 16

Тея

Тогда

Я прищурилась глядя на Роберта Рамсдена, гадая, не сниться ли мне это, потому что была почти уверена, что то, что он только что сказал, было чем-то из разряда галлюцинаций.

— Извините? — хрипло повторила я. — Вы хотите меня удочерить?

Его улыбка была натянутой.

— Мне так жаль, что мой сын заставил тебя пройти через это, Теодозия. Мы всей семьей хотим исправить ситуацию.

— Как? Почему? Вы не виноваты. — Я в замешательстве нахмурилась. И он не был.

Виноват был Каин.

Мне было стыдно за то, что мой мозг, лишенный кислорода, обвинял Адама в том, что это он причинил мне боль, Адама, который любил меня. Который нуждался во мне так же сильно, как и я в нем.

Зло Каина затопило меня, и я едва выжила.

Губы отца Адама сжались, когда он оглядел меня, лежащую на больничной койке, на которой я находилась последние семьдесят два часа, и на капельницу, которая все еще тянулась к моей руке.

— Я вырастил его. Часть вины лежит на мне, — сказал он.

Я не была уверена, что мне нравится такая логика.

— Вы хотите усыновить меня, потому что ваш сын — сумасшедший? — прямо спросила я, гадая, не шутка ли это.

Роберт вздрогнул.

— Да.

— Я не объект для благотворительности. — Возможно, у меня было больше гордости, чем здравого смысла, но, боже, этого точно никак не могло произойти.

Это было похоже на сказку, но я не верила в них и не хотела оказаться в главной роли.

Обычно, до того, как происходило «долго и счастливо», на бедную, ничего не подозревающую героиню обрушивалась целая куча бед и несчастий — я ни в коем случае не приглашала такой хаос в свою жизнь. Ну, если бы я этого уже не сделала.

— Нет, но врачи сообщили мне о некоторых… проблемах, которые у тебя возникли. С медицинской точки зрения. Я бы хотел возместить ущерб. Это меньшее, что я могу сделать.

— Вам не нужно меня удочерять, чтобы возмещать ущерб, — прохрипела я, отказываясь склонятся перед проблемами, о которых он упомянул.

Например, неожиданный отказ от приема ванны, потому что это означало оказаться в воде. Я была слишком слаба, чтобы стоя принимать душ, а это означало, что я лежала здесь, источая смрад немытого тела, потому что Теодозия Кинкейд могла быть упрямой.

Я не могла принять душ, а поэтому вынуждена просто вонять лежа в палате до тех пор, пока меня не выпишут домой.

Я не сомневалась, что переживу это — у меня не было выбора. Вода была моим домом, но на данный момент выбор между ванной и душем был за мной, и я могла контролировать это.

Конечно, если бы здесь был Адам, я бы приняла душ. Мысль о том, чтобы быть перед ним махриме, вызывала у меня отвращение, но Адама здесь не было.

Не было с тех пор, как я пришла в себя.