Татьяна Веденская - Утро после «Happy End» Страница 33

– Да с чего ты взяла! – горячилась Динка, когда я, вымотанная безоговорочным обожанием супруга, рыдала у нее на диване.

– Костя – невысокий, даже скорее низкий. У него тонкие черты, а ребенок – богатырь. Даже больше, чем на свой возраст, – всхлипывала я.

– Какой у него может быть возраст, если он еще не родился?! – озадаченно уставилась на меня она.

– Восемнадцать недель, – важно пояснила я ей. – А крупный он в Дениса. И у него наверняка будут такие же синие глаза, как у него. И тогда я сойду с ума. Ты не представляешь, как мне страшно, что Костя обо всем догадается. Скажет: и в кого это у нас такой синеглазый амбал?

– Скажешь, что в тебя, – сжала губы Динка. – Ты-то у нас, слава Богу, не карлик! Хватит нюни разводить. И себя накручивать.

– Я не выдержу! А вдруг он его не полюбит? Вдруг почувствует, что он – не его.

– Выдержишь. Ради ребенка. А Костя у тебя золото. Он уже его любит, – командным голосом вещала она.

– Это же еще хуже, – рыдала я. Весь ужас ситуации был в том, что Костя оказался из той редкой группы мужчин, почти вымершей на сегодняшний день, которая действительно хотят детей. Современные мужчины живут сегодняшним днем, избегая маломальского призрака ответственности. Дети в таком контексте представляют из себя проблему. И даже больше, как правило, все звучит как «это твоя проблема, дорогая». Изредка мужчины оказываются припертыми к стенке. ДНК-тесты, товарищеские суды, шантаж состоят на службе у забеременевшей женской половины человечества. Некоторых ловят за руку, некоторым не позволяет воспитание, они не бросают своих женщин. Но при этом у них такое героическое выражение лица, что сразу становится понятно, чего им стоит оставаться отцами. В целом, дети перестали представлять собой ценность. Само по себе это очень странно, потому что дети – как раз то, что ни один мужчина не сможет купить за деньги или заполучить, используя служебное полномочие. Однако видимо, количество женщин, готовых немедленно осчастливить потомством подходящего кандидата, зашкаливает. Ввиду всего вышесказанного Константин с его неописуемой радостью от надвигающегося отцовства, с его готовностью отдать последнее (чего раньше за ним совершенно не водилось) и нежностью, с которой он смотрит на меня, когда думает, что я сплю – он похож на вымершего динозавра. Я не уверена, что на свете есть еще такой. И он – мой муж. От этого факта у меня рвет крышу. Мне хочется уснуть, а, проснувшись, забыть навсегда слово «Денис». Мне так хочется верить в то, что этот ребенок – его, моего ископаемого мужа. По настоящему, внутри себя, не предаваться мучительным сомнениям по десять раз на дню. Но этого у меня не получается. И я реву, а Динка отправляет меня взашей.

– Столько слез, сколько ты пролила по разнообразным поводам за эти двадцать недель, хватило бы, чтобы засолить большую форель, – смеялась надо мной она.

– Тебе хорошо, а у меня совесть! – защищалась я.

– Совесть у нормальной женщины отпадает как рудимент годам к двадцати. А тебе уже, слава Господу, за тридцать.

– Если ты меня еще и возрастом будешь попрекать! – пригрозила я, но с Динки все как с гуся вода. Если бы не ее оптимизм, лежать бы мне, как пить дать, с тяжелым нервным расстройством. А так – я держалась. Текли недели. Я пыталась заткнуть свою почему-то не отмершую совесть, получая весь неограниченный объем Костиной любви, и потихоньку впадала в депрессию. И чем больше он для меня делал, чем ласковее становился, тем мне было хуже. Все эти страсти, наверное, извели бы меня без остатка, но однажды я открыла для себя прекрасное средство от всех душевных мук. Страдания, которым я с удовольствием предавалась, лечились одним известным любой беременной женщине средством. Стоило принять волшебное снадобье, как я прекращала размазывать сопли по щекам, улыбалась мужу и думала, что не все так уж плохо. Что, возможно, ребенок догадается соорудить себе карие глаза, и я смогу с чистой совестью сюсюкать «весь в папочку», «Костенькин сыночек» и «папочкины глазки». Средство это было поистине чудотворным, но перебарщивать с ним не стоило. Только не подумайте, что речь идет о каких-нибудь тяжелых наркотиках. Хотя по воздействию на нервную систему мое лекарство вполне похоже на какой-нибудь опиат. От его приема моя кровь начинала бурлить и самостоятельно вырабатывать нужное количество амфитаминов. Я думаю, что женщины, у которых имеются детишки, уже обо всем догадались и понимающе кивают головами. Ведь я говорю о булках. Плюшках, слоеных булочках, которые таяли в моем беременном рту со скоростью урагана, маленьких вертушках с корицей, сладких паях с вишневой начинкой, на худой конец, простых сдобных булках, носящих противоправное название «калорийные». Не могли эти гады-кондитеры назвать свои поделки романтичными прозваниями «плюшечка диетическая», «булка витаминная» и т. п. Потому что потреблять третью за час «калорийную» было противно. Но что же делать, если всевозможные булки были единственным средством, способным примирить меня с действительностью.

– Слушай, а ты не боишься лопнуть? – беспокоился, глядя на мое довольное, вечно жующее лицо НН.

– А ты налей и отойди, – подкалывала его я. – Я теперь ем за двоих.

– Ты уверена, что ему столько надо? – поражался он. Вообще, на работе я теперь была главным блюдом, после возмущенных отдыхающих, естественно. Потому что человек, который за свои деньги просидел трое суток в Египетском аэропорте, тщетно ожидая, когда накопится достаточное количество желающих отбыть на родину соотечественников – он, конечно же, для нас превыше всего. Мы кидаемся всей толпой объяснять ему, почему именно мы как раз ни в чем не виноваты. Чартерный рейс – это своего рода казино. Можно выиграть, а можно ведь и проиграть. Летайте российскими авиалиниями в Сочи. Не отвлекайте людей от беременной коллеги. Поскольку коллектив у нас был преимущественно женский (НН не считается, и, потом, он с таким нездоровым интересом выслушивал наши бабьи разговоры, что вполне сходил за своего), все наблюдали и тщательно фиксировали, как я расту. Аллочка специально ради такого случая завела на работе мерную ленту, какая бывает у швей-мотористок, и регулярно измеряла мне талию. Мне тыкали в ноги, проверяя, нет ли отеков. Постоянно гнали к стоматологу, «потому что зубы – это самое теперь твое слабое место». Если бы Костя столь очевидно не демонстрировал права на меня и моего внутреннего человечка, из нас вполне мог получиться сын нашего туристического полка.

– Спасибо, что хоть весов не завели, – как-то высказалась я, когда она в очередной раз обматывала меня сантиметром.

– Весов? – на минуту остановилась Аллочка. На ее лице застыл немой вопрос «как же я забыла про весы!». Я попыталась перевести разговор на какую-нибудь нейтральную тему типа погоды (когда же у нас, наконец, начнется настоящее лето, а не эти дурацкие дожди) или работы (и какой дурак только ездит в Египет, там же теракты). Но мои ухищрения пропали всуе. На следующее же утро Аллуся приволокла из дому электронные весы, показывавшие всю глубину моего падения с точностью до десяти грамм.