Рене Манфреди - Выше неба Страница 33

– Я посмотрю и, если будет нужен профессионал, найду его, – добавил Марвин.

Анна посмотрела на него:

– Мне нужно на работу. А потом у меня до семи репетиция оркестра. – Она не собиралась возвращаться к репетициям, но вдруг почувствовала желание взяться за Рахманинова. Может, ей просто хотелось провести побольше времени вдали от Марвина и Флинн и подумать о том, почему эта сломанная семья прибилась к ее берегу? – Почему бы нам не встретиться за ужином в ресторанчике «У Дэвида»? – Она записала, как туда добраться, на обратной стороне нот Бранденбургского концерта, того самого, который ей нравился меньше всего, который она никогда не играла.

Анна взяла виолончель, положила ее на заднее сиденье «Вольво». В этот час дороги были забиты. Она никогда еще не выходила из дому так рано. Но сегодня ей просто не хватало воздуха, ведь рядом находились Марвин, Флинн и весь их хлам. Анна не очень хорошо себя чувствовала, маневрируя по узким улочкам, мчась вперед и снижая скорость. Успокойся, говорила она сама себе. Может, она выпила слишком много кофе? Руки тряслись, а под ребрами сильно билось сердце, словно попавшаяся в силки птица. Еда? Может, она сегодня слишком мало съела? Анна помчалась к выезду с автомагистрали, когда почувствовала, что почти теряет сознание, и подъехала к автозаправочной станции. Вдруг это сердечный приступ? Дыхание было прерывистым, сердце словно пропускало каждый третий удар. Затем пелена ужаса спала. Анна зашла в ближайший магазин, побродила по прохладным проходам между рядами, зная, что, если упадет, кто-нибудь точно вызовет «скорую», и купила упаковку черной лакрицы и коробочку «Судафеда».

В восемь тридцать в комнате, где спала Флинн, прозвенел будильник. На середине ее сна об Оскаре де ла Хойа – прекрасный сон, где боксер одержал победу нокаутом в седьмом раунде, – музыка в радиочасах ворвалась в зазор между сновидением и реальностью. Ведущий сообщил о наступившем уик-энде и начал рассказывать об андеграундной музыке семидесятых и о певцах, которых уже больше нет. Раздались аккорды «Субботней ночи».

Во сне Флинн смотрела на ринг, ее кумир улыбался и пел песню, посылая противника в нокаут. Тот лежал на мате, а Оскар поднял глаза и посылал ей воздушные поцелуи, которые превращались в желтых бабочек.

Глава VI

Одна звезда стоит тысячи рыцарей

Анна ждала Марви на и Флинн за угловым столиком в ресторане «У Дэвида». Утренняя дрожь все еще преследовала ее, разве что заказанный мартини помог немного. Она встретилась со студентами в колледже, а затем отправилась на репетицию оркестра, где ей удалось справиться с Рахманиновым, хотя возникли проблемы с ритмом. Сначала это заметил первый виолончелист, а затем и дирижер пожурил ее – она вступала слишком рано, еще до того, как он поднимал свою палочку. Анна извинилась и сказала, что плохо себя чувствует.

Рядом с ней сидела скрипачка – лишенная чувства юмора женщина, которая преподавала в начальной школе и чрезвычайно гордилась своим браком. Ее муж был автомехаником. Она никогда не любила Анну (впрочем, это чувство было взаимно), но в этот раз была настроена очень враждебно: «Большинство из нас, Анна, серьезно относятся к оркестру. Вам пора бы знать, что пропуск репетиций и плохая подготовка не поощряются».

– Прошу прощения, – сказала Анна, решив, что на сегодняшний день с нее хватит. Она подождала, пока дирижер подаст сигнал деревянным духовым инструментам, незаметно выскользнула из зала и поехала в ресторан.

Анна сразу же заказала мартини и тарелку с закуской, чтобы заполнить пустоту в желудке. С утра они ничего не ела, кроме нескольких леденцов. Но даже аппетитный запах чеснока и маринованного базилика не вызвал у нее желания поесть. Может, она заболевала? Ничего страшного, обойдется. То есть, возможно, и не обойдется, пока Марвин и ее внучка не уедут, но со временем все пройдет.

Зять вошел как раз в тот момент, когда Анна достала сотовый, чтобы позвонить ему.

– Извини, я опоздал, – сказал он и сел. На нем была белая рубашка и красный галстук, волосы, зачесанные назад, блестели, а лицо было гладко выбрито.

– Думаю, к этому я уже привыкла, – съязвила Анна и тут же почувствовала себя немного неловко из-за того, что так стервозно себя вела. Она допила последний глоток мартини и съела оливку. Нужно пытаться поладить с этим мужчиной. В конце концов, он был ее зятем и отцом ее внучки. В некотором смысле – семьей. – Где Флинн?

– Она с твоей соседкой, Гретой. – Он взял меню.

– Что? Ты попросил Грету посидеть с ней?

– Она сама захотела. Мы уже собирались выходить, а Грета зашла и представилась. А потом предложила присмотреть за малышкой. Они с Флинни сразу же поладили, словно знают друг друга уже много лет. – Он оглядел зал: – Где, черт побери, официант? Я хочу выпить.

Анна посмотрела на него и была уже готова сказать что-нибудь колкое, нечто вроде «А куда, ты думаешь, ты пришел? В модный ресторан?» Но Марвин так мило улыбнулся, что она успокоилась.

– Что ты будешь? – спросил Марвин, посмотрев в меню.

– Наверное, равиолли с омаром.

Марвин рассеянно крутил свечку, стоявшую на столе:

– Я даже не могу зайти в ресторан, чтобы не подумать о Поппи. Ты не поверишь, но мне всегда приходилось делать за нее заказ. Она ужасно нерешительный человек, на самом деле. Она дважды изучала меню, потом выбирала что-нибудь, а когда приносили еду, смотрела в мою тарелку и говорила: «Нужно было заказать это».

Анна улыбнулась:

– Она всегда была такой. Ее отец обычно называл это пищевой завистью и говорил, что она невротик.

– Правда? Я хотел спросить: у тебя есть ее детские снимки? Я навоображал себе маленькую Поппи, но мне хотелось бы взглянуть на фотографии.

Анна кивнула:

– Я поищу.

Его глаза блеснули в полутьме ресторана.

– Я буду тебе очень признателен. Была ли Поппи застенчивой в детстве? Что ей действительно нравилось? Я имею в виду, чем ей нравилось заниматься, во что ей нравилось играть?

– Ну, я бы не назвала ее робкой или настороженной. Она была спокойным, рассудительным ребенком. И чувствительным. – Анна рассмеялась, сбитая с толку неопределенностью собственного рассказа. С тем же успехом это могло относиться к какому-нибудь чужому ребенку. – Поппи была упрямая. У нее всегда был свой взгляд на все. Как-то она настаивала, чтобы ее отправили в воскресную школу, хотя мы с Хью никак не могли понять, как она до этого додумалась. Мы сами не часто ходили в церковь.

– У нее было богатое воображение? – спросил Марвин.

– Конечно. А разве не у всех детей богатое воображение?

– Я просто думаю о Флинн. Иногда она переходит все границы. Ее воображение определенно пугает. – Он замолчал. – И она cлишком серьезно все воспринимает.