Татьяна Алюшина - Дом, где исполняются мечты Страница 33

И вот где-то там, в мешанине чьего-то дня рождения, отмечаемого с общежитским размахом, Инга и увидела ЕГО!

Он играл на гитаре и проникновенно пел нечто о любви, пропавшей, как водится, предательски, без вести. Допев под умиленные зачатки девичьих слез, незнакомец отставил гитару и с «глубоким» знанием темы продолжил прерванный песней разговор с мужиками о политике.

Умничал впечатляюще, до потрохов! Впечатляюще, разумеется, для девиц присутствовавших. С неким налетом многомудрой усталой снисходительности к детям глупым, флером отстраненности, что-то там о Ельцине и власти, о разгулявшемся криминальном беспределе — барышеньки чуть в обмороки не шлепались от восторженного обмирания!

И Инга попала, как под гипноз! Старшекурсник, красавец, в котором сочеталось нечто ухарское и пресыщенно-циничное, и звали сей образчик мужской — Сигизмунд! Представили?

Все! Девушка Инга к употреблению готова!

Она влюбилась мощно, напористо и яростно!

Ей бы подостыть, присмотреться к избраннику, призадуматься, к Фенечке прислушаться и к папе.

Ну да, сейчас! А вы много таких знаете, которые в семнадцать лет кого-то слушали, влюбившись?

Любые высказывания родными и близкими своего мнения имели ровно противоположное их ожиданиям действие. Господи боже, да что мы там понимаем в семнадцать лет?! Ничего не вижу, никого не слышу, все идиоты, — глаза закрыл, уши заткнул — люблю! Все! Физиология — наш рулевой! А что за человек наш избранник, какие у него привычки, характер, наклонности — по фигу! Люблю, и заткнитесь все!

Начнем с того, что Инга Исла по углам от любви своей не вздыхала, смахивая слезу, страдая от безответных, не замеченных любимым чувств, а бронепоездом подрулила к объекту грез девичьих и бабахнула прямой наводкой:

— Уверена, я девушка твоей мечты, поэтому тебе, Сигизмунд, надо переключить на меня все внимание!

Ошарашенный напором гусар внимание свое на малолетнюю первокурсницу обратил. Пристальное. Потому что, вы сами понимаете, подобное поведение как минимум интриговало.

Тем более что вела она себя нестандартно — за ним не бегала, за углами да у дверей не подстерегала, а вполне в духе выработанного за последние годы имиджа шпаны оторванной шпарила прямым текстом, рубя правду-матку попадя где.

И начался у них роман искрометный по чужим койкам, своих-то для сексу никто не предоставлял, хотя оба были коренными москвичами.

Инга притащила его домой, знакомиться родными. Семья потрясенно безмолвствовала весь торжественный визитный обед, предоставив высказываться о жизненной концепции кавалеру дочери.

— Инга! — возроптала Фенечка, как только за мальчонкой закрылась дверь. — Муня Коханный — это же неприлично звучит! Все равно что Йося Зацелованный! С таким имечком-фамилией просто нельзя жить! Ты знаешь, что в переводе с украинского коханый значит любимый? Муня Любимый! Это даже не анекдот, это черный юмор какой-то! Кстати, мальчик полностью соответствует своему имечку и любит себя взасос!

— Его зовут Сигизмунд! — взорвалась Инга.

— Кто зовет?! — громыхнула раздраженная донельзя маркиза. — Только ты? Для всех остальных он Муня! Ты же сама слышала, что его так с детства зовут!

— Да какая разница, как его зовут?! — уже во все горло орала Инга. — Мы любим друг друга!

— Доченька, — увещевал папа, — это весьма спорное утверждение. У меня создалось впечатление, что мальчик любит только себя, до головокружения.

— Неправда! — испытывала предел своих голосовых связок доченька.

Хлопала дверью и убегала следом за «неоцененным» любимым.

Вообще-то, правда. Все.

И про имечко, и про любовь к себе, необыкновенному.

Его матушка, Зинаида Олеговна Коханная, любила своего мальчика до удушения, устранив стремительным разводом из их совместной жизни его отца, чтобы не мешал любить сына беспрерывно, не отвлекаясь более на такие мелочи, как муж.

Сигизмундом она нарекла дорогое чадо в честь какого-то там эпического героя викингов, как она утверждала. Но Инга имела все основания подозревать, что руководствовалась Зинаида Олеговна в выборе имени для сына своей любовью к Аркадию Райкину и его миниатюре: «И я сказал себе: «Сигизмунд, не спеши себя отдавать!», при этом напрочь проигнорировав окончание этюда: «И если меня прислонить в темном месте к теплой стенке, то я еще очень даже ничего!»

Муней ребенка начали звать сразу, с ясельной группы детского сада, и навсегда.

И полная правда, что он соответствовал своему имени-фамилии во всем!

Знаете, мальчики бывают разные: одни всегда номер первый, а другие — вечный номер никакой, но до язвы желудочной мечтающие стать похожими на тех, кто первый. Из них вырастают подражатели.

У первых отсутствует напрочь необходимость выпячивать себя, рисоваться, им это без надобности, просто лидерская сила воли есть в них, и все. И вроде не прилагают они никаких усилий, а яркие личности, и люди за ними и в огонь и в воду, и за что ни берутся, все у них легко и талантливо получается, хотя каждая победа достается им трудом и упорством.

Вокруг таких мужиков всегда трутся подражатели, те, кто подсознательно понимает, что у самих-то, извините, с данными качествами полный недобор, вот и приходится присматриваться внимательно, чтобы потом оттачивать поведение, манеру держаться, движения, мимику лицевую путем долгой тренировки у зеркала.

У Муни был товарищ, Саша, вот именно тот номер первый всегда. С большим душевным дискомфортом и напрягом Мунечка Коханный дружил с ним с детства, старательно подражая его лидерским качествам.

Он выучился играть на гитаре и петь душевно, до слезы, но если пел Саша, то сердце замирало и Муня отдыхал, задвинутый и забытый. Учился Саша как дышал — легко, в радость. Муня мучился ужасно — «дралоскопил» чертежи перед сдачей, трясся под экзаменационной дверью, выпрашивал оценки у преподов.

Наденет Саша простенькие, недорогие джинсы и черную рубашку, и сидят они на нем как от Армани, ей-богу, и он в них и в пир, и в мир, и в добрые люди, везде уместно и в тему. Муня испотеется, обыскивая магазины в поисках таких же одежек, да еще маманя любимая на машинке по фигуре подгонит, и вот он несет себя пиру, боясь помять прикидец.

Но он так наблатыкался за эти годы своему подражательству, что почти сросся с ощущением себя пусть не номером первым, но самым первым после него!

И девочки глупые, по молодости бестолковой, мало что понимающей, выбирали именно таких, как Муня, за яркость оперения и нарочитость манер умелого самца.

И только очень мудрые девочки распознавали еще в молодости настоящих Саш и любили их по полной.