Татьяна Тронина - Злюка Страница 33

— Он не слабоумный. У него просто дислексия. А это не психическое отклонение. Ты знаешь, у скольких известных людей была дислексия?

— Он таксист. Шоферюга! Он никогда не сможет прочитать твои книги! — мрачно произнесла Анна Сергеевна.

— Здрасти… Ни один нормальный мужик и не должен читать дамские романы. И потом, можно не читать, а слушать. Аудиокниги есть… — фыркнула Марго, проходя в гостиную. Там, под абажуром, сидела бабушка — Калерия Аркадьевна, как раз погруженная в чтение очередного романа — с целующейся парочкой на обложке. Доброе, умиротворенное лицо, очки на цепочке… При виде дочери и внучки, услышав их громкие голоса, бабушка вздрогнула, насторожилась:

— Все в порядке?

— Мама, Ритка с таксистом встречается.

— С каким таксистом? — испугалась бабушка.

— С Ванькой Столяровым. Младшим братом Максима… Максим ей не достался, вот она в Ваню вцепилась.

— Ваня хороший, но он тебе не пара, Рита, — согласилась Калерия Аркадьевна. С явным сожалением отложила книгу.

— Барбара Картленд, — вслух прочитала Рита имя автора на обложке. — Какая гадость… Ты бы хоть раз мои романы попробовала прочитать! Что толку Ваню обвинять.

Бабушка помялась, вздохнула:

— Я не могу. Сколько раз начинала, но… У тебя как‑то все… не так, как я привыкла… Ты не обижайся, но я вообще не могу наших, отечественных авторов осилить, — подумав, осторожно добавила Калерия Аркадьевна.

— Ну хотя бы из уважения ко мне! — со злостью произнесла Марго. — Обидно же. Хоть бы один мой роман прочитала. Мама меня за идиотку принимает, ты меня, бабуля, за писателя не считаешь… Какую угодно макулатуру готова слопать, а книги своей единственной внучки ты отвергаешь. Не то, видите ли. Да вы меня обе терпеть не можете… вы… вы меня ненавидите!

Марго, сколько она себя помнила, всегда старательно уходила от конфликтов с близкими, особенно с матерью. Знала, что ничем хорошим это не может кончиться — разругаются в пух и прах. Проще было сбежать от них — что, собственно, Марго и сделала в юности. И сейчас надо было промолчать, уйти от ссоры, но, видимо, слова матери о Ване оказались последней каплей. Или роман Картленд в руках бабушки?.. Или все вместе.

— Что ты такое говоришь? — каменным голосом отчеканила Анна Сергеевна, глядя в глаза дочери. — Совести у тебя нет, вот что. После всего того, что мы, что я лично для тебя сделала…

Надо было молчать. Надо, надо! Нет смысла вспоминать прошлое… Если и стоило затевать разговор начистоту с матерью и бабушкой Лерой, то тогда, двадцать лет назад. А сейчас делать это бесполезно. Что толку скандалить с матерью, которой в этом году должно исполниться шестьдесят лет, и с семидесятисемилетней бабушкой… Девочка Рита уже выросла. Самой пятый десяток пошел, уничижительно напомнила себе Марго. По‑хорошему, надо было забыть все и простить.

Но мысль о том, что мама с бабушкой никогда, никогда так и не узнают, что она, Марго, испытывала когда‑то, сидела занозой в голове. («Если начать вытаскивать занозу — умереть можно. А жить с этим… А жить с этим тоже нельзя. Ведь не забуду, никогда не забуду!»)

— Мама, бабушка. Давайте поговорим. — Марго села в кресло посреди гостиной. — Давайте в первый раз поговорим по душам, а?

— Давай, — раздувая ноздри, согласилась Анна Сергеевна и опустилась в кресло напротив. — Ты, Рита, я чувствую, нам с мамой хочешь гамбургский счет предъявить. Ну давай, предъявляй.

Калерия Аркадьевна молча, со страхом смотрела на внучку.

— Я несчастна, — мрачно произнесла Марго. — Я несчастна с самого детства. И до сих пор. Так и не прошло, знаете… Я, наверное, несчастна навсегда.

— Ты несчастна, а виноваты мы? Именно об этом ты хочешь поговорить? — спросила Анна Сергеевна.

— Да. Я вас обвиняю в нелюбви, — произнесла Марго, испытывая странное ощущение, будто она летит в пропасть.

— В нелюбви? То есть ты хочешь сказать, мы тебя не любили? — бесцветным голосом уточнила мать.

— Да. Вы меня не любили.

Бабушка, Калерия Аркадьевна, ахнула, бессильно уронила руки на колени. Пауза. Потом заговорила Анна Сергеевна:

— Чудесно. Мы, наверное, били тебя, морили голодом, издевались… Мы наряжали тебя в лохмотья и заставляли попрошайничать в электричках. Нам было наплевать на твое здоровье, и мы не водили тебя к врачам, отчего все твои болезни стали запущены… Мы не дарили тебе подарков, не покупали игрушек. Мы не учили тебя всему тому, что должна знать девочка, и потому ты с годами превратилась в неряшливую распустеху. Мы позволяли тебе водиться со всяким отребьем, и теперь ты стала наркоманкой и уголовницей… Мы не следили за твоим образованием, и теперь тебя даже в уборщицы не берут… Мы выгнали тебя из дома и заставили тебя бродяжничать… Да?

Марго покачала головой.

— Нет. Я жила лучше, чем многие другие дети, — вяло возразила она. — Формально все было прекрасно. Придраться не к чему. Не к чему, я знаю…

— Не к чему? — раздувая ноздри, гневным эхом отозвалась Анна Сергеевна. — Тогда какого черта ты смеешь предъявлять к нам какие‑то глупые претензии?!

— Я хотела любви. Хотела, чтобы… чтобы вы… чтобы ты меня считала самой лучшей… — пробормотала Марго. Слова ускользали от нее, не подчинялись. Сапожник без сапог! Самое время — рассказать матери, чего именно хотела от нее дочь, чего ждала, но почему не получается?

— Господи, что творится‑то… — скорбно прошептала Калерия Аркадьевна. — Дождались благодарности на свою голову!

— Бабушка. Бабушка Лера, и ты меня не любила! — вспыхнула Марго. — Я тебе была в тягость. Знаешь, почему я так думаю? Потому, что я видела твое лицо, когда ты читаешь свои книги — такое чистое, просветленное, доброе… И как ты потом смотришь на меня. Как на наказание. Как на повинность. Ты за мной ухаживала. Кормила. Одевала. Но для тебя это было если не наказанием, то тяжелой повинностью. Я всю жизнь тебе хотела это сказать, знаешь.

— Ой, что творится‑то… То есть я не должна была ухаживать за тобой? Я чего‑то не понимаю ее, Аня… — Бабушка беспомощно обернулась к матери. — Может, она того… с ума сошла? А?

— Тебе проще объявить меня сумасшедшей, чем понять! — закричала Марго. — Я хотела, чтобы ты любила меня… Чтобы ты с удовольствием на меня смотрела в детстве… с восхищением! Как на единственную любимую внучку, а не на надоедливую приживалку! Ты и на маму всегда смотрела без любви, а словно с сожалением…

— Рита. Рита, опомнись! Вспомни, сколько бабушке лет. Вспомни, сколько она для тебя сделала… — неожиданно надорванным голосом заговорила Анна Сергеевна.

— Я знаю, я не права. Я дура и сволочь. Но я хотела, чтобы ты мне говорила в детстве, что я чудесная умная девочка, самая лучшая в мире. Что я самая красивая и милая. Я никогда этого от тебя не слышала. Ты только критиковала меня! И ни разу не похвалила…