Татьяна Тронина - Солнечная богиня Страница 33

Викентий мельком посмотрел вверх.

– Маму жалко… Раньше мы всегда вместе ездили в туристические поездки. Слушай, может, и в этот раз возьмем ее с собой?..

– В свадебные путешествия мам не берут, – тихо произнесла Оля. – И вообще, ты же знаешь, мы не особенно ладим с Эммой Петровной…

– Вот и помирились бы… Да ладно, ладно, я пошутил! – хмуро произнес он, глядя на ошеломленное Олино лицо. – Кстати, ты знаешь, что я купил у Силантьева твой портрет?

– Купил? – удивленно переспросила она.

– А ты думала, он бесплатно тебе его подарит? – фыркнул Викентий. – Ярослав Глебович еще не все мозги пропил…

– Надо же… А за сколько?

– Задорого, – значительно произнес Викентий. – Он бы все равно его продал. Знаешь, не хотел бы, чтобы твой портрет висел в какой-нибудь галерейке на Крымском Валу, а потом пропадал бы в пентхаусе нового русского…

– Ты опять шутишь! – засмеялась Оля. – До сих пор не могу поверить, чтобы Силантьева так высоко ценили… Да и картина так себе!

– Ты ничего не понимаешь в искусстве! – рассердился Викентий. – К тому же если старик помрет, то его картины сразу подскочат в цене. Степан Андреевич потому и терпит его у себя, что знает, Силантьев не простой пьяница… Все потом скажут: «Ах, благороднейший мэтр, приютил у себя бедного художника, какой он необыкновенный человек!»

– Неужели?

– А вот представь себе! Старик Локотков никогда ничего не делает просто так… – с раздражением закончил Викентий.

– Ладно, ладно, я верю… – Оля разгоряченной щекой потерлась о его плечо. – Только не сердись на меня!

– Я не сержусь, но ты, Оленька, в который раз проявляешь фантастическое неведение… Это все результаты воспитания твоей тетушки!

– Бедная тетя Агния, она ни в чем не виновата…

Но Оля не договорила – Викентий неожиданно повернул ее к себе и стал целовать.

– Жарко!.. – Оля попыталась отстраниться.

– Тихо, тихо… – он потянул ее за собой, в дом.

Скрип старой кровати.

Едва сдерживаемое дыхание.

И еще один поцелуй – на прощание…

Потом Оля долго не могла уснуть. Какое-то беспокойство овладело ею… До такой степени, что в половине второго ночи она оделась и вышла в сад.

Душная, тяжелая тишина.

Она села на теплый камень возле разрушенного бассейна. На темно-синем небе плыл желтый ломтик луны… Бог знает почему, но думала Оля сейчас о Павле. Интересно, где он, что сейчас делает?..

– …заказчики со сроками подгоняют, а ты, Степаныч, ерундой какой-то занимаешься! – прокричал Сашка, заходя в кузницу.

Павел, полуголый, в широком кожаном фартуке, в защитных очках, стоял у пневматического молота, специальными щипцами ловко переворачивая какой-то непонятный предмет. В горне горел огонь, отбрасывая оранжевые отблески на блестящее от пота лицо Павла. Ритмичный грохот.

– Вот что это за хрень, а? Ты можешь мне хотя бы объяснить?..

– Отстань… Я тебе говорю, все мы успеем! – огрызнулся Павел.

Он снова сунул железку, над которой работал, в горн. Накалил и снова принялся гнуть ее уже вручную, молотом поменьше.

Сашка махнул рукой и развернул на дубовом неструганом столе, стоявшем у стены, рисунки каминных решеток, которые им заказал месяц назад владелец одного из коттеджей на Рублево-Успенском шоссе.

– Степаныч, вензеля какие-то мудреные придется ковать… Что они хоть значат?

– Инициалы имени хозяина, вот что!.. – крикнул Павел, не отрываясь от работы. – Я, Сашка, почти закончил!

Падал и поднимался молот, сыпались искры в разные стороны, а Павел снова и снова, в который уж раз, вспоминал события недавнего времени…

…В конце зимы в его дом под Звенигородом позвонила Мура и сказала, что Степан Андреевич сейчас в Москве и очень ждет Павла к себе. Сказала и бросила трубку, словно не желала слушать возражений…

Это так взбесило Павла, что он дня три ходил словно пьяный и мысленно поносил и своего отца, и его бесцеремонную домработницу, и всех милых родственничков в придачу… Сашка даже испугался: что это такое с напарником – ходит с каменным лицом и ничего не замечает!

Тем не менее Павел в скором времени отправился в Москву. Там, рядом с Бульварным кольцом, у него тоже была квартирка, оставшаяся от матери. Он точно знал, что к отцу все равно не пойдет, но почему-то поехал в столицу…

В его отсутствие за квартирой присматривала баба Аня – старуха-соседка, которую он знал с детства и по детской привычке до сих пор называл Бабаней.

– Что бы ты без меня делал, милый… – запричитала она, встретив Павла. – Без меня бы тут все пылью заросло! Все в Москву рвутся, а он, ишь ты – наоборот!

– Каждому свое, Бабаня…

– Скажешь тоже! Мне вот сейчас задаром эта деревня не нужна!

– Я не в деревне, я в пригороде живу…

Пытаясь хоть как-то оправдать перед самим собой свой приезд, Павел решил без всякого предупреждения заглянуть к школьному товарищу, поскольку номер его мобильника он давно потерял…

Выехал из дома утром, сияло солнце, черная жижа чавкала под колесами. Москва за время его отсутствия нисколько не изменилась: все та же суета и нагромождение разнообразной рекламы – на домах, вдоль дороги, на каждом фонарном столбе в виде щитов, плакатов, неоновых вывесок, металлических конструкций… Попрошайки на каждом углу.

Товарища дома не оказалось.

Павел, раздосадованный, поехал обратно.

Когда уже подъезжал к своему дому, то увидел под гипсовыми фигурами скорченную фигуру в рванине. Кажется, выезжая утром, он тоже видел это несчастное существо. Наскреб в портмоне несколько монеток и вышел из машины.

Существо, судя по всему, было женского пола. Отверженная…

В драном пальто, гигантских валенках. Из-под грязной шапки (в таких шапках обычно ходят строители) торчали свалявшиеся седые волосы… Она сидела на каком-то половичке, и прохожие иногда бросали ей под ноги деньги. Несчастная старуха, кто ее выгнал на улицу?.. Неблагодарные дети? Собственная глупость?

Нищенка сгребала подаяние покрасневшей от холода, чумазой рукой и равнодушно складывала к себе в карман.

Павел тоже положил перед ней мелочь.

Нищая ничего не сказала и даже не подняла головы, а просто сунула мелочь в карман.

Перед тем как вернуться к машине, Павел кинул на нее последний взгляд. И вдруг понял, что нищенка у дороги вовсе не старуха, а волосы ее не седые, а просто очень грязные и светлые…

Дома делать было решительно нечего.

Павел от скуки принялся читать газету, купленную по дороге, и обнаружил, что сегодня в известном театре очередная премьера. Рецензия на спектакль показалась ему очень заманчивой, да и актерский состав был самым что ни на есть звездным.

Он снова выехал из дома. Опять его путь пролегал мимо нищенки со светлыми волосами.

…В кассы была гигантская очередь, и – вот невезение! – ни одного лишнего билетика.

Павел зашел в кафе по дороге, из любопытства выбрал какой-то экзотический напиток, но осилить его не смог и, проклиная все на свете, поехал обратно.

По дороге он дал себе слово, что этим же вечером уедет из Москвы, поскольку не было смысла оставаться здесь. Он теперь точно уверился в том, что никакая сила не затащит его к отцу.

Нищенка сидела все там же.

Павел притормозил у обочины.

Он никогда не страдал от излишней сентиментальности, но в этот раз с ним что-то случилось. Наверное, еще никогда он не видел нищенок-бомжих с такими роскошными волосами.

С крыш капало и текло… Она сидела на единственном сухом пятачке и с задумчивым видом терла кончик носа грязным пальцем. Если в первый раз Павел принял ее за старуху, а во второй – за нестарую еще женщину, то теперь заметил, что она совсем молода.

Она со спокойным видом что-то бормотала себе под нос и покачивала головой. Пьяной она не была, спившихся бомжей можно было вычислить сразу, по фиолетовым одутловатым лицам.

Сумасшедшая – понял Павел.

Он проехал во двор и вернулся к себе в квартиру.

По мобильному позвонил Сашке и сказал, что будет сегодня в Звенигороде после девяти, когда кончатся пробки.

– О’ кей, Степаныч! Привези мне абсенту…

– Чего? – изумился он.

– Абсенту! Настоящего… Ну, настойки такой. Не коктейль в жестяной банке – это дрянь все, а настоящего абсенту. Он дорогой, но я тебе деньги потом верну. Только покупай в приличном месте… Это, между прочим, полынная настойка.

– Да знаю я! – с раздражением ответил Павел. – А ты, Сашка, жертва рекламы. Любят люди нынче выпендриться, то абсенту им подавай, то чай матэ в калебасах…

– Какой чай? – в свою очередь, удивился Сашка.

– Матэ! Та еще бурда… Своего ничего не знают, а подавай им сена, которое на другой стороне земного шара не пойми кто немытыми руками насобирал… Калебасы с бомбильями! А бомбильи – такие трубочки железные, с помощью которых эту бурду принято хлебать!