Елена Ярилина - Любви хрустальный колокольчик Страница 34

Все захотели вдруг чаю. И певцы, и слушатели пили, как и вчера, из хрустальных стаканов, чай я заварила в хрустальной же сахарнице. Все посмотрели на нее с недоумением. Таня, смутно недовольная поведением Саши, была до этого момента угрюмой, но тут сразу оживилась и рассказала байку про полтергейст, которую я вынуждена была ей поведать накануне. Любаша до этого рассказа, очевидно, просто не думала о том, куда же в самом деле исчезла вся моя посуда, выслушала байку с большим интересом, под аккомпанемент иронических замечаний мужчин. И вдруг произнесла, вроде бы про себя, но достаточно громко, задумчиво глядя куда-то в пространство:

— Интересно, что за имя у этого полтергейста? Я с ним, случайно, не знакома? — И тут же, без всякого перехода, обратилась к Саше: — Слушай, ты собрал вещи? А то мужики скоро уже поедут, подвезли бы вас с Таней куда вам там надо. В самом деле, чего мыкаться по такси с вещами-то?

Встрепенувшийся Валера сразу повернулся к ней:

— Радость моя, я чего-то не понял, ты что, опять остаешься здесь?

— Остаюсь, мой зайчик, остаюсь, надо же помочь Женечке все убрать, порядок навести, к ней сын со снохой скоро приедут, а тут после нас грязи-то!

Саша, до этого, видимо, еще на что-то надеявшийся, угрюмо посмотрел на меня и опустил голову. Только я успела с облегчением подумать, что с этой тяжкой проблемой, кажется, все в порядке, как в разговор влезла Таня:

— Евгения Михайловна, хозяюшка вы наша, благодетельница! Ну не выгоняйте нас, пожалуйста! Мы будем вести себя тихо-тихо, как мышки. Оставьте нас, ну хотя бы на пару недель, за это время Саша обязательно что-нибудь найдет, и тогда мы сразу же уедем. Все-таки Саша вам родственник, а я его невеста, значит, тоже родственница, а родственников не положено выгонять на улицу. Вам же ничего это не стоит, ну, пожалуйста-препожалуйста!

Эк, повернула! И Танин голос, она говорила тоненьким, дрожащим голоском маленькой, беззащитной девочки, казалось, еще чуть-чуть, и слезы ручьями польются из ее широко открытых, невинных глаз, и сам смысл ее слов — все это было беззастенчивым шантажом, ударом ниже пояса. О, конечно, я отдавала себе отчет в том, что эта «маленькая невинная девочка» вполне способна одной левой закинуть меня на шкаф, но слушать такие жалобные, слезные просьбы было очень неловко, я уже начинала казаться самой себе безжалостным чудовищем. Я молчала, не зная, как выйти с честью из пиковой ситуации. Оставлять их у себя я решительно не хотела, но и отказать не хватало то ли слов, то ли мужества. В комнате повисло тягостное молчание. Любаша тревожно посмотрела на меня, нецензурно выразилась себе под нос, а вслух сказала:

— Милочка, не дави на жалость! Дружку твоему любезному давно пора было подумать, где он будет гнездо вить. Не понимаю, неужели вы с ним такие бедные, что не осилите снять хотя бы комнатенку, если уж нет денег на квартиру? Сейчас это не проблема, предложений полно. А у Евгении Михайловны своих забот выше крыши, незачем ей еще добавлять.

От Любиных слов бедная Танюша моментально забыла, что она маленькая и беззащитная девочка, и окрысилась:

— Как-нибудь мы уж тут разберемся и без непрошеных советчиков! У вас есть, дорогуша, своя жилплощадь, вот и распоряжайтесь там на здоровье. Здесь хозяйка не вы, а Евгения Михайловна, вот с ней я и разговариваю, а вы не лезьте, куда вас не просят!

Любаша побагровела, и я поспешила вмешаться, поскольку Танина грубость привела меня в надлежащее чувство и мне уже гораздо проще было произнести решительные слова отказа, но этого не понадобилось. Только я привстала и открыла рот, меня опередил Саша:

— Совершенно точно, что мы уедем завтра утром, говорить тут не о чем. Насчет вещей беспокоиться не стоит, мы прекрасно довезем их и на такси, не так уж их много. И уж совершенно напрасно вы волнуетесь, мадам, в отношении моих денег, никто из вас их не считал. Я сам разберусь, бедный я или нет.

Он был очень бледен, когда это говорил, и сверлил Любашу злобным взглядом. Нам всем было ясно, что именно Любино, в общем-то случайное, замечание о деньгах задело его больнее всего, но разбираться в причинах его нежданной обиды мне было недосуг. Главное, что они с Таней уезжают завтра, он сам это только что сказал, а больше меня сейчас ничего не трогало, потом обо всем подумаю.

— Завтра так завтра, ничего не имею против, но это последний срок. А пока праздник еще не кончился, есть еще что поесть и выпить, не говоря уже о чае, мы еще не пробовали пирожные, те, что вы сегодня привезли.

Таким образом я подвела черту под дискуссией и показала рукой в сторону полного стола. Но все были какие-то вялые, нерадостные, и я подумала, что, вопреки моим словам, праздник все-таки уже закончился и, наверное, пора расходиться. Саша с Таней молча, ни с кем не попрощавшись, ушли к себе.

— По-английски, — пробурчала Люба им вслед.

После их ухода довольно быстро все вдруг оживились, и оказалось, что праздновать вчетвером куда приятнее. Не только Люба с Валерой, но даже тихий Сергей стали такими веселыми и жизнерадостными, что я поняла: присутствие Саши действовало угнетающе на всех, а не только на меня одну, как мне казалось. Сережа принялся ухаживать за мной весьма рьяно и даже начал мне делать какие-то авансы, на будущее, весьма туманные, впрочем. Я сделала вид, что не поняла ничего, невзирая на то что Любаша с многозначительным видом мне подмигивала и кивала в сторону Сергея. Я улыбнулась ей в ответ, думая про себя, что завтра перенесу спокойно все ее выражения недовольства по этому поводу, потому что все самое трудное и страшное для меня уже позади. Так я искренне думала в тот момент. Увы, как правило, мы не умеем предвидеть свое будущее.

Мужчины собрались уезжать только во втором часу ночи, причем собирались с явной неохотой, конечно, жаль заканчивать такое теплое веселье, но было уже слишком поздно, да и устали все. После их отъезда, кое-как распихав продукты в холодильник и на подоконник, мы с Любашей отправились спать, глаза у обеих уже слипались. Уснула я мгновенно, как провалилась. Проснулась сама не знаю отчего, как будто домовой толкнул в бок, потом поняла, что меня разбудил страх. Полежала, не открывая глаз, — все тихо, слышно только тиканье часов возле подушки, но страх не проходил, грудную клетку словно сдавило чем-то, было больно и трудно дышать, видимо, инстинктивно я задерживала дыхание. Боясь шевельнуться, открыла глаза, было еще темно. За окнами ветер, снег шелестит по стеклам, эти такие мирные, привычные звуки немного отвлекли и успокоили меня. Я закрыла глаза, повернулась на другой бок и стала уже погружаться в сладкую дрему, как вдруг почувствовала чье-то дыхание над собой. Причем именно почувствовала, не услышала, но испугалась уже не так сильно, потому что поняла, в чем дело. Страх неизвестности, ирреальный страх был куда сильнее, а тут все было ясно — я забыла, когда ложилась спать, воткнуть ножницы за ручку двери. Немного успокоившись, решила лежать тихо, подождать и посмотреть, зачем он пришел, что будет делать. В квартире я не одна, переполох поднять всегда успею. Долгое время ничего не было слышно, наконец он шевельнулся, еще, нагнулся надо мной, страх снова начал леденить сердце, но я продолжала ровно дышать. Это, видимо, успокоило его, и я почувствовала еле заметные, легчайшие касания его губ у себя на лбу, щеках, губах. Вот он чуть-чуть коснулся рукой волос, еле ощутимо провел по шее, выпрямился, тихо постоял надо мной и пошел к двери, и, когда затворял ее за собой, она тихонько и жалобно скрипнула, это было как удар по натянутым нервам. Надо же, попрощался со мной, приласкал! И как нежно. Не человек, а живой клубок противоречий! После его ухода я еще долго лежала с закрытыми глазами, но не спала, вслушивалась в шуршание снега за окном, то ли мечтала о чем-то, то ли грезила, наконец незаметно уснула.