Людмила Белякова - Быть единственной Страница 34

Проезжая на автобусе по городу утром с дежурства, Маша из недели в неделю видела, как у магазинов, змеино извиваясь, стоят километровые очереди неряшливых, до удивления похожих друг на друга мужиков. Будто и не уходили вовсе, а так и жили в этих движущихся таборах. А многие почти и жили, да… Так вот – получив пару бутылок и расписав их здесь же, «из горла», с банкой кильки в томате и кусочком «чернушки» на закусь, они тут же становились в конец очереди, зная, что достоятся аккурат к поре опохмелки.

– … Вот их всех переписать да в милицию! – зло ворчали бабы в автобусе, шедшем вдоль главной городской очереди-алкоголички.

– Не за что, – бубнили мужики, либо уже успешно отстоявшие, либо имевшие возможность покупать бутылки у таксистов по тройной цене. – Их право. В свое время люди стоят.

– Да тут их полгорода, «людей»-то этих!! – взвизгивала непременно какая-нибудь баба. – У них что – у всех отгул?!

«Поди, своего кобеля-пьяницу там засекла!» – расслабленно думала Маша.

Так все и шло – своим чередом. Перестройка нарастала, пыжилась, влезала во все прорехи на теле самого справедливого на свете строя. Вадик рассказывал Маше анекдоты про нового вождя и про его дела, но Маша, хоть и смеялась, их не запоминала – а оно ей надо? Главное, то, что никуда младшенький особенно не ходил, ночевал всенепременно под родительским кровом и о том, чтобы привести пред Машины очи невесту, речи не заводил. Шел ему уже двадцать восьмой год, а это означало, что он почти что старый холостяк и, даст-то Бог, уже и не женится. Правда, Вадик время от времени заговаривал о том, что надо бы Маше отрегулировать отношения с семьей старшего сына, и тетка подталкивала, и ее муж зудел, но Маша стойко держалась за свое – ребенок у невестки не от сына, а сама невестка как есть натуральная проститутка. Утешало и обнадеживало Машу еще и то, что новые руководители принялись обильно сажать старое начальство: за взятки, воровство, за привилегии, но это скорее было знаком свыше – есть справедливость, есть… Поскольку Машина «невестка» в последние годы тоже выбилась в городские руководители, даже получила за это двухкомнатную квартиру, то Маша сладко, втайне, мечтала: а вдруг ее посадят и сын вернется на мамины пирожки?…

Тем более Маша наконец вышла на пенсию, денег стало больше, и кормить сыночков она смогла бы обильнее. Жаль, что не лучше – потому что с фальшивой своей «невесткой», работавшей в горисполкоме при дефиците, Маше по ассортименту было не тягаться, но все-таки. Однако этого опять по-Машиному не случилось, и Володя продолжал жить в той своей «семье».

А в один прекрасный день младшенький, для приличия сунувшись посоветоваться с матерью насчет подарка и получив гневный отпор, ругнулся и ушел к брату на празднование его тридцатилетия. Маша даже как-то этого не ожидала – действительно, давно она Володечку не видела, ох как давненько… Даже забыла, что ему должен стукнуть тридцатник… Да, взрослый мужчина. Женатый, ребенок есть… Квартира, работа. А мама как же?

– Неужели уж и теперь с ним не помиришься? – заглядывая в Машино хмурое лицо, спросила тетка. – Живут они хорошо, чего ты?…

– А я с ним и не ссорилась, – фыркнула с вызовом Маша. – Пусть возвращается. Я приму.

– Опять ты за свое, – покачала головой тетка, доливая кипятка в заварной чайник. – Никак не отступишься.

– И не отступлюсь.

– А зря! На вот, посмотри.

Тетка сунула ей в руки какую-то довольно большую глянцевую фотографию. Знала бы Маша, что ей дают, – пальцем не прикоснулась бы! Но от неожиданности все-таки взяла и…

Там было, видимо, снято это Володькино тридцатилетие. Гости стояли полукругом, все чуть навеселе, улыбающиеся, нарядные, с бокалами. Когда Маша вгляделась, то узнала своего старшенького! Слева был Вадик, а справа эта его «жена», в костюмчике, щупленькая, с темными кудряшками вокруг лица.

Невольно, не в силах оторваться, Маша цепко, быстро обсмотрела лицо старшего сына. Оно стало суше, черты лица определеннее, чуть наметились залысины на лбу. Главное, несчастным, голодным и загнанным он не выглядел. Вполне довольным и счастливым. Без нее. Без мамы…

– Что ты мне даешь! – Маша отбросила карточку чуть ли не в лицо тетке.

Та от испуга заморгала, неловко поймала ее, летевшую аккурат в чашку с горячим чаем.

– Мань, а поделикатнее нельзя?! – прикрикнул вошедший в этот момент на кухню «дядька».

«Вечно он… как черт из рукомойника», – раздосадовалась Маша.

– В гостях вроде?! Пора бы вести себя научиться – на пенсии уже, а? Все воюешь да воюешь.

Маша почувствовала в груди такое сжатие – как перед тем, когда она начинала без удержу садить матом, повергая в оторопь даже опытных по этой части односельчан. Но ссориться с практически единственными родственниками было совсем ни к чему. Ведь кроме них и идти-то в случае чего не к кому.

Маша с огромным усилием взяла себя в руки. От этого рот перестал открываться вовсе, и Маша буквально просипела через зубы:

– Извиняйте, Александр Иванович. Мы деревенские, по-другому не обучены.

– А в деревне что – уважению к старшим не обучали? – щурясь, покачал головой «дядька». – Ерунду городишь, Маш.

Маша не ответила и встала.

– Пойду я. Спасибо за угощение.

– … Ты все-таки подумай, Маня, – сказала, провожая ее в дверях, тетка. – К шестидесяти ведь тебе… Как одной-то?

– Я не одна, – передернула плечами Маша. А потом гордо и сладко улыбнулась. – У меня Вадичка есть.

Хоть и стоял на дворе декабрь, а все была клеклая, плюсовая погода, со снего-дождем в воздухе и под ногами. Маша ходила в тряпичном пальто, купленном, в крике и препирательствах, на заводской распродаже, и вокруг народ больше ходил в осеннем, проклиная сырость, потому что все хуже становилось в магазинах с обувью. И когда хилым, промозглым утром у Машиного стеклянного загончика остановилась женщина в ярко-зеленом пальто, протянула пропуск в пластиковом мешочке, Маша только подумала: а ведь и на Новый год снег, поди, не ляжет, раз такая теплынь до сих пор…

Женщина прошла на территорию, и только тут Машу словно ушатом холодной воды окатило: да это ж та самая Галька, на которую ей еще весной указали как на сы´ночкину зазнобу… Пропуска ей все совали и совали, а Маша пыталась припомнить, куда она сунула пакетик, полученный от зеленого пальто… Когда вслед за служащими прикатила и прошла волна рабочих, Маша, даже не передохнув, принялась просматривать пропуска итээровцев, к которым, без сомнения, относилась и эта баба.

– Что-нибудь не так? – спросил у нее проходивший мимо начальник охраны.

– Проверяю, чтобы так, – с достоинством ответила Маша, не прекращая лазанья.