Мой любимый враг - Елена Алексеевна Шолохова Страница 34

– Мне тоже… – ответила я серьезно.

Но звонок, как проклятье какое-то, опять всё испортил.

Я поднялась на третий этаж, торопливо подошла к кабинету химии и облегченно выдохнула – Ольга Юрьевна опаздывала. И тут же с порога услышала:

– А больше тебе ничего не переслать? – повысив голос, высказала Женька.

– Не хочешь пересылать, так покажи, по телефону, из своих рук, я тогда, так и быть, даже извинюсь перед тобой, – прищурившись, что-то требовала от Зеленцовой Филимонова.

– Ничего я тебе показывать не обязана! Иди к черту! – огрызалась Женька. – Может, тебе еще пароль от своего акка дать?

– Так я и знала. Трепло ты, Зеленцова, если не сказать похуже. Таких скринов я могу нафотошопить сколько угодно. Может, Ларионова и ни при чем. Она вот говорит, что это ты всё сочинила.

– Ага, и про её отца тоже я сочинила? – отбивалась Женька.

– А ты не смешивай теплое с мягким, – пожала плечами Филя. – Я бы тоже не афишировала на ее месте такую родословную.

– Слав, ну хоть ты скажи! – обратилась к Гольцу Зеленцова. – Тебе-то я переслала сообщение наст… от нее. А не скрин…

– А что это меняет? Мне вообще фиолетово, что Ларионова писала про Гольца. Ты мне покажи ее слова обо мне, – настаивала Филя.

Остальные заинтересованно молчали. Я тоже замерла на пороге.

– Ничего я тебе показывать не должна! – повторилась Женька, вся пунцовая, особенно в сравнении с сидящей рядом Бусыгиной, бледной, аж зеленой.

– Всё с тобой ясно, – хмыкнула Филя.

– А мне неясно, – вступил Шлапаков. – Я хочу знать, кто меня назвал…

Он выматерился.

– Я тоже, – поддакнул Окунев.

– Ну, дерзайте, – усмехнулась Филимонова.

– Короче, так, Зеля, – изрек Шлапаков. – Или ты нам показываешь переписку с Ларионовой в телефоне или все мы понимаем, что ты у нас…

Шлапаков снова выматерился.

Женька сидела, окаменев, и молчала. Только щеки полыхали.

– Народ, так вот кого надо игнорить! – он положил ей на голову ладонь.

– Отвали! – взвизгнула Женька, сбросив его руку. А потом увидела меня – я стояла в дверях, наблюдая всю эту сцену – и ее буквально перекосило от лютой ненависти.

Мне хотелось ей сказать: «Жень, ты совсем уже? Ау! Это ты всё придумала, насочиняла, наврала с три короба, а когда всплыло – виновата опять я. Где логика?».

Но что ей ни скажи – она сейчас просто ничего не поймёт…

Весь день я сидела как на иголках. Да, радовалась, ждала, предвкушала, но и нервничала. Как всё пройдет? Как себя вести? Плохо, что у меня с собой нет ни пудры, ни помады! Я, может, бледная, как моль. И ногти... ну, почему я не накрасила вчера ногти?

***

В столовой наши устроили очередной цирк. Теперь все садились подальше от Женьки, кроме, разумеется, Лиды Бусыгиной. Она мужественно демонстрировала свою верность Зеленцовой, правда, беспрестанно чихала, кашляла и шмыгала носом, а Женька кривилась, морщилась и отворачивалась от верной подруги.

Со мной же некоторые из наших пытались заговаривать, но я как гордая – если и отвечала, то сквозь зубы, нехотя. А если бы не ликовала так в душе – то вообще могла бы послать. Потому что не надо быть таким стадом.

С Филей, правда, обменялась парой фраз вполне дружелюбно, пока не появился он – Дима Рощин.

Весь обед мы с ним многозначительно переглядывались и улыбались друг другу. И потом вместе вышли из столовой, вместе добрели до коридорчика, где находились наши раздевалки.

– У вас на стадионе будет физра? – спросила я.

– Да. Я смотрю, анафеме конец? – улыбнулся он.

– А-а, ты про бойкот? Ну да, но мне, знаешь, всё равно.

Он на это лишь усмехнулся, затем напомнил:

– Значит, встречаемся после уроков? В сквере за школой?

– Да, – кивнула я. – А куда пойдем потом?

– Куда захочешь. Есть у меня несколько вариантов, – загадочно улыбнулся Дима.

Мы разошлись с ним по нашим раздевалкам за пару минут до звонка. Девчонки, и наши, и из 11 «А», уже переоделись и убежали в спортзал. Только Бусыгина сидела неприкаянная в одиночестве.

– Чего сидишь? – спросила я, снимая блузку.

– Меня освободили, – прогундосила она. – По болезни.

– Ну так иди домой. Лечись.

– Я жду.

Я не стала спрашивать, кого она ждёт – и так понятно.

На физкультуре Попович заявил, что на день здоровья, оказывается, наши поедут вместе с ашками. То есть в лагерь поедет не только наш класс, но и вся параллель. И помимо эстафеты, прыжков в мешках, перетягивания каната и прочего подобного будут соревнования по волейболу, поэтому надо потренироваться как следует.

Наши сразу заныли: «Зачем нам эти ашки? Лучше бы без них».

Ашки тоже не обрадовались: «Кто это придумал? Нафиг нам бэшки? Мы их не хотим!».

И только я молчала. Не потому что не поеду. Как раз наоборот именно сейчас мне захотелось поехать. Очень! Как никогда. Я даже спросила у Фили, сколько сдавали на поездку.

– По три штуки, – ответила она.

Три тысячи – для них это сущие копейки, а для меня почти все мои деньги, которые удалось скопить за лето, подрабатывая то там, то сям.

Если быть точной – заработала я почти семь тысяч, но кое-что прикупила к новому учебному году. Туфли, новую блузку, пару капроновых колготок, кое-что из канцелярии. А ещё